настоящий русский

настоящий русский — «настоящий русский» — так сказал о Пушкине Достоевский. — вдумчивые внешние наблюдатели, пожалуй, также поняли, что это и есть «настоящий русский», пока еще в единственном экземп- ляре и, чтобы их не развелось побольше, его решили убить. Трени- рованный террорист сделал это. — Пушкин очень любил Россию. Мы все сейчас мало любим, поэто- му проще обучить кого-либо ненависти. А мы сознательно хотим разбудить в читающей элите любовь к России, ибо ее, Россию, по- любила Богородица. Как бы нам всем всерьез не ошибиться, под- давшись ненависти, излучаемой от «интернационала сопротивле- ния». Если это, вообще, не безумная затея, то сделать что,то можно через «выставку» образцов и посильных комментариев на «выстав- ке». Нужно говорить о Пушкине и русских иконах, о «России в ее иконе», особенно софийского канона. — сложность в нахождении с т и л я . В словах Пушкина есть при- частность г е н и я словам Благой Вести, произнесенным Иису- сом Мессией и алмазно стоящим скрепой мира. Гений во вдохнове- нии делается причастником мужественной нежности Спасителя, Сына Человеческого, — постигая «пафос дистанции», писать даже «тезисы лекции» трудно. 128 — Пушкин был гениальным историком: «министры шведские объя- вили намерение короля (Карла XII-го) свергнуть Петра с престола, уничтожить регулярное войско и разделить Россию на малые кня- жества. Генерал Шпар был назначен уже московским губернатором и хвалился, что они русскую ч е р н ь не только из России, но со света плетьми выгонят…» (История Петра, 1707 г.)… забавно, что неистребимые «карловцы» никакой другой схемы придумать не могут, по-прежнему (а) следует упразднить наличную администра- цию, (б) уничтожить регулярное войско, (в) расчленить Россию на мелкие этнические объединения, (г) губернатор Московии уже го- тов на въезд, чтобы (д) возглавить изгнание русских и из России, и со всего света. — Пушкин любил Россию и ему не хотелось, чтобы русских били плетьми. Преодолевая унижение, которое чувствует гений, обща- ясь с человеком не его ранга, он нанялся по внутреннему постригу в «дядьки», чтобы учить любви к России Николая I. Неясно, уда- лось ли ему это сделать всерьез, но, во всяком случае, государь от- крыл ему совершенно секретные архивы, что говорит о политиче- ской зрелости Николая. Он разрешил издать гениального «Бориса Годунова», этот опыт «драматических изысканий» России, разре- шил издавать и собственный журнал. — вот тут-то внешние наблюдатели и убили «настоящего русского», ибо двору и шпионам двора, и вождю Варшавского бунта каббалис- ту Иоахиму Лелевелю, так до смерти и утверждавшему, что в рус- ском языке нет слова «честь», а потому русские не знают, что это за зверь такой, внешним наблюдателям, повторим, стала очевидной все возрастающая близость Управителя России и «настоящего рус- ского», знающего и любящего свою землю, ее святыни, простой люд, ее уникальных древних ученых,монахов, святых, славящих Богородицу… Управитель России узнавал Россию в своем «истори- ографе», открывшем Россию. — как написать об этом явленном чуде, ясном, кротком, бесстраш- ном мудреце, порожденном любимой землей? Собственно, все по- следующие поколения, разглядывая софийские иконы, в  с л о в а х Россию постигать должны по его запискам, по его опытам «драма- 129 тических изысканий». Ибо он и был Россией, уже свершенной (что и поразило Достоевского). Вот, к примеру, как бы появился пер, вый «лев», а потом от этого предка пойдет вид львов — так и он: русский, первый вполне состоявшийся в синтезе русский. И вот, чтобы «вид» русских не распространился на земле, внимательные наблюдатели и подстрелили его. — дальше в работу подключились критики лелевельской школы, бесцеремонно явившиеся в собирательном «Абраме Терц»… терц- терц — и вытрем вашего «настоящего русского» из статеек, а чи- тать мало кто любит, да еще «полные собрания сочинений»! Вмес- то подлинников — наши «терц,терц» и вся недолга! — когда Пушкин писал свое «Клеветникам России», буквально в эти же дни, св. Мария Богородица разговаривала в Дивеево со святым Серафимом об избрании России. «Карловцы» знают об этом, но когда строят свою дымовую завесу, то пользуются, путая «народы», словарем Карла Маркса (Карла XIII, а?). Разрушают-то они пушки- нскую Россию, а пугают гоев «русским Марксом»… — если Богородица разговаривает со святым о будущем России, ког- да гаснет Варшавский бунт 1831 года, то ведь папе-поляку есть о чем подумать, если остались серьезные мысли о судьбах земли, об угадывании человеком Воли Божией о сроках и местах. — еврейские наблюдатели изучили «феномен Дивеева» доскональ- но, иначе они были бы такими же плохими работниками, как и гои, которых они учат плохо работать. И неутомимо, как мышки (терц,терц зубками), точат и точат Святой Крест. — и беглые архиереи земли русской, и местные архиереи земли рус- ской, исполняя сказанное о них святым, не собрались до сей по- ры, чтобы, позвав хорошо обученных западных ученых,монахов, решить что-то определенное о разговоре Богородицы и святого Серафима о будущем мира и России. Хорошо потрудившись в люб- ви, могли бы сделать и последнюю попытку предложить спасение евреям — но нет! подвывают «интернационалу» в карловом слова- ре, забыв свои слова! 130 — а как бы было хорошо: смирились бы перед иконами Св. Софии, думали бы о «Тайноводстве» замученного Максима Исповедника на этом фоне и, пользуясь языком Пушкина, составили бы опреде- ление о судьбах мира; России к ее 70-летию октябрьского рожде- ния; Израиля — к его 40-летию. — «настоящий русский», гений исторического видения, Пушкин не оставил бы все эти странности без внимания. Быть может, он, просветленный мученической смертью, как Сократ Платону, что- то шепчет в наши уши? Приложение «...величие Пушкина, как руководящего гения, состояло именно в том, что он так скоро, и окруженный почти совсем не понимав- шими его людьми, нашел твердую дорогу, нашел великий и вожде- ленный исход для нас, русских, и указал на него. Этот исход был — народность, преклонение перед правдой народа русского. „Пуш- кин был явление великое, чрезвычайное“, Пушкин был „не только русский человек, но и первым русским человеком“. Не понимать русскому Пушкина значит не иметь права называться русским. Он понял русский народ и постиг его назначение в такой глубине и в такой обширности, как никогда и никто. Не говорю уже о том, что он, всечеловечностью гения своего и способностью откликаться на все многоразличные духовные стороны европейского человечест- ва и почти перевоплощаться в гении чужих народов и национально- стей, засвидетельствовал о всечеловечности и о всеобъемлемости русского духа и тем как бы провозвестил и о будущем предназна- чении гения России во всем человечестве, как всеединящего, все- примиряющего и всё возрождающего в нем начала. Не скажу и о том даже, что Пушкин первый у нас, в тоске своей и в проро- ческом предвидении своем, воскликнул: Увижу ли народ освобожденный И рабство, павшее по манию царя! Я скажу лишь теперь о любви Пушкина к народу русскому. Это была любовь всеобъемлющая, такая любовь, какую еще никто не 131 выказывал до него. „Не люби ты меня, а люби мое“ — вот что вам скажет всегда народ, если захочет увериться в искренности вашей любви к нему. Полюбить, то есть пожалеть народ за его нужды, бедность, страда- ния, может и всякий барин, особенно из гуманных и европейски просвещенных. Но народу надо, чтобы его не за одни страдания его любили, а чтоб полюбили и его самого. Что же значит полю- бить его самого? „А полюби ты то, что я люблю, почти ты то, что я чту“ — вот что это значит и вот как вам ответит народ, а иначе он никогда вас за своего не признает, сколько бы вы там об нем ни пе- чалились. Фальшь тоже всегда разглядит, какими бы жалкими сло- вами вы ни соблазняли его. Пушкин именно так полюбил народ, как народ того требует, и он не угадывал, как надо любить народ, не приготовлялся, не учился: он сам вдруг оказался народом. Он преклонился перед правдой народною, он признал народную прав- ду как свою правду. Несмотря на все пороки народа и многие смер- дящие привычки его, он сумел различить великую суть его духа тог- да, когда никто почти так не смотрел на народ, и принял эту суть народную в свою душу как свой идеал. И это тогда, когда самые на- иболее гуманные и европейски развитые любители народа русско- го сожалели откровенно, что народ наш столь низок, что никак не может подняться до парижской уличной толпы. В сущности эти любители всегда презирали народ. Они верили, главное, что он раб. Рабством же извиняли падение его, но раба не могли ведь лю- бить, раб все-таки был отвратителен. Пушкин первый объявил, что русский человек не раб и никогда не был им, несмотря на многове, ковое рабство. Было рабство, но не было рабов (в целом, конеч- но, в общем, не в частных исключениях) — вот тезис Пушкина. Он даже по виду, по походке русского мужика заключал, что это не раб и не может быть рабом (хотя и состоит в рабстве), — черта, свиде- тельствующая в Пушкине о глубокой непосредственной любви к народу. Он признал и высокое чувство собственного достоинства в народе нашем (опять,таки в целом, мимо всегдашних и неотрази- мых исключений), он предвидел то спокойное достоинство, с ко- торым народ наш примет освобождение свое от крепостного со- стояния, — чего не понимали, например, замечательнейшие образованные русские европейцы, уже гораздо позднее Пушкина и ожидали совсем другого от народа нашего. О, они любили народ 132 искренно и горячо, но по-своему, то есть по-европейски. Они кри- чали о зверином состоянии народа, о зверином положении его в крепостном рабстве, но и верили всем сердцем своим, что народ наш действительно зверь. И вдруг этот народ очутился свободным с таким мужественным достоинством, без малейшего позыва на оскорбление бывших владетелей своих: „Ты сам по себе, а я сам по себе, если хочешь, иди ко мне, за твое хорошее всегда тебе от меня честь“. Да, для многих наш крестьянин по освобождении своем явился странным недоумением. Многие даже решили, что это в нем от неразвитости и тупости, остатков прежнего рабства. И это теперь, что же было во времена Пушкина? Не я ли слышал сам, в юности моей, от людей передовых и „компетентных“, что образ пушкинского Савельича в „Капитанской дочке“, раба поме- щиков Гриневых, упавшего в ноги Пугачеву и просившего его по- щадить барчонка, а „для примера и страха повесить уж лучше его, старика“, — что этот образ не только есть образ раба, но и апофеоз русского рабства! Пушкин любил народ не за одни только страдания его. За страда- ния сожалеют, а сожаление так часто идет рядом с презрением. Пушкин любил все, что любил этот народ, чтил все, что тот чтил. Он любил русскую природу до страсти, до умиления, любил деревню русскую. Это был не барин, милостивый и гуманный, жа- леющий мужика за его горькую участь, это был человек, сам пере- воплощавшийся сердцем своим в простолюдина, в суть его, почти в образ его. Умаление Пушкина как поэта, более исторически, бо- лее архаически преданного народу, чем на деле, — ошибочно и не имеет даже смысла. В этих исторических и архаических мотивах звучит такая любовь и такая оценка народа, которая принадлежит народу вековечно, всегда, и теперь и в будущем, а не в одном толь- ко каком-нибудь давнопрошедшем историческом народе. Народ наш любит свою историю главное за то, что в ней встречает незыб- лемую ту же самую святыню, в которую сохранил он свою веру и те- перь, несмотря на все страдания и мытарства свои. Начиная с ве- личавой, огромной фигуры летописца в „Борисе Годунове“, до изображения спутников Пугачева, — все это у Пушкина — народ в его глубочайших проявлениях, и все это понятно народу, как собственная суть его. Да это ли одно? Русский дух разлит в творе- ниях Пушкина, русская жилка бьется везде. В великих, неподра- 133 жаемых, несравненных песнях будто бы западных славян, но ко- торые суть явно порождение русского великого духа, вылилось все воззрение русских на братьев славян, вылилось все сердце русское, объявилось все мировоззрение народа, сохраняющееся и доселе в его песнях, былинах, преданиях, сказаниях, высказа- лось все, что любит и чтит народ, выразились его идеалы героев, царей, народных защитников и печальников, образы мужества, смирения, любви и жертвы. А какие прелестные шутки Пушкина, как, например, болтовня двух пьяных мужиков, или сказание о медведе, у которого убили медведицу, — это уже что-то любов- ное, что-то милое и умиленное в его созерцании народа. Если б Пушкин прожил дольше, то оставил бы нам такие художествен- ные сокровища для понимания народного, которые влиянием своим, наверное, сократили бы времена и сроки перехода всей интеллигенции нашей, столь возвышающейся и до сих пор над народом в гордости своего европеизма, — к народной правде, к народной силе и к сознанию народного назначения». («Дн. Писателя», декабрь 1877 г.) "АРГУШТИ : I О ПОВЕДЕНИИ ЦАРЕЙ"- Е.ШИФФЕРС

РУССКАЯ ПАРТИЯ

РУССКАЯ ПАРТИЯ

 Когда смотришь из притвора, скажем, на иконостас

Успенского Собора в Кремле или в Троицком Соборе Лавры, то

п о р а ж а е т ликующее, песенно-б л а г о д а р я щ е е исшествие

из ада праотцов, пророков, св. Марии, Предтечи, апостолов, святи-

телей, свидетелей, захватывающих с собой в эту радостную демон-

страцию и благодарящих, то есть служащих «евхаристию» в храме…

Как во Адаме все умирают, так и во Адаме же, принявшем Свет во

аде, — все оживут, все те, кто п о й д е т за праотцами, кто суть зем-

ной плод на какой-то из ветвей этого р о д о в о г о  г е н е а л о г и -

ч е с к о г о  д р е в а  ж и з н и  ц а р е й  и  с в я щ е н н и к о в.

Интересен именно Варфоломей-Сергий, славословящий по жи-

тию Святую Троицу во чреве матери, то есть р о д, обладающий по

соотнесению с христологией сознанием и волей, славословит

Творца и в и д и т уже во чреве будущего святого, как плод на ка-

кой-то ветви Светозарного Древа. Вместе с тем и канон иконы «со-

шествия во ад», и цветение этой иконы суть свидетельства догма-

тического поля суждений о Нетварной Энергии, просиявшей на

Фаворе. Ибо если Господь преобразился перед будущими апостола-

ми в присутствии Илии и Моисея, то с н я в плоть («во гробе

плотски») и сойдя во ад («во аде же с душою яко Бог»), Он сиял там

Светом Божественных Энергий, принимаемых постоянно и без-

грешно Его сознанием и волей по человечеству, его «душою».

Первыми свидетелями Благой Вести были заключенные в аду пра-

родители, они, так сказать, в реальности ИСХОДА свершили пас-

хальную «евхаристию» Нового Завета. Ибо Моисей вывел евреев

из Египта, и в память об этом исходе празднуется пасха, а новый

Моисей вывел прародителей из ада, и когда в ы в е д е т всех

в воскресении, тогда будет пить Новое вино, празднуя ИСХОД.

До той поры те, кто привит к Древу, воюют на земле, просвещен-

ные Светом сияющим из ада, по преемственности  к а н а л о в -

в е т в е й  родового царственного священства. По-видимому-

195

невозможно принять ток светозарной крови-к-воскресению, минуя

п р и в и в к у  к какой-то из ветвей Древа Жизни; здесь лежит таин-

ство «схимы».

В Византии, после догматических определений о Троице и Лице

Господа Иисуса Христа, фундаментальные свидетельства о соотно-

шениях «природы» с «сознанием и волей» н и к а к не проросли

в экклезиологию, да и вообще в антропологию. Быть может, пото-

му, что эти определения искались вне культовых практик, а в сфе-

ре рационалистических терминов. Такое впечатление, что в ареалах

буддийской Дхармы с их настаиванием на преодолении иллюзио-

низма «я» для прорастания сознания  п р е е м с т в е н н о с т и,

триадологические и христологические постижения не могли бы

не вызвать вопрошаний  о  р о д о в о м  сознании и воле, ибо, по-

вторим, за всеми символами буддийской йоги стоит это и только

это наставление: все глубже и глубже постигать сознание и волю

будд как плод созерцания Отца-Матери… Итак, вослед догматиче-

ским определениям о сознании и воле Единого Бога Отца и Сына

и Святого Духа и д в у х сознаниях и д в у х волях в Ипостаси Гос-

пода Иисуса Христа, соотносимых с Его Божественной и челове-

ческой природами, догматических определений  о  с о з н а н и  и

и  в о л е  Церкви, как благодарящего человечества, исходящего из

ада вослед Свету Иисуса, сделано не было. Литургическая и догма-

тическая (и аскетическая, и культурологическая!) жизни как бы

отслоились друг от друга, хотя в чинопоследовании таинств про-

должали считать себя  п р и ч а с т н и к а м и  Св. Крови. Получает-

ся так, будто «человеческая природа» догматических определений

существует где-то сама по себе в «бумаге», а Св. Кровь или Святая

Вода крещения существуют сами по себе, без «сознания и воли»

Ипостасного Бога Сына Воплощенного. Качественность суждений

о тайнах веры не ставится в зависимость от м е р ы причастия

Св. Тайнам, — но относится к «непогрешимости» или римского папы,

или коллективного папы греческих Соборов… Поскольку же было

дано Церкви Отцом через Иисуса и ОТКРОВЕНИЕ о сроках,

и опять,таки это знание не могло быть не запечатленным в светозар-

ной крови Иисуса, то и  и с т о р и о г р а ф и я  никак не привилась

к литургической жизни, да и литургическая жизнь не увидела себя яс-

но и определенно  и к о н о й   н е б е с н о й   б о ж е с т в е н н о й

л и т у р г и и ,  данной Отцом чрез Сына для Церкви и  в к л ю-

196

ч е н н о й  в канон Нового Завета. Литургия Иисуса Христа через

Иоанна Богослова не воспринята; служат литургии св. Василия,

Иоанна, ищут  к о р н и  их, предлагают гипотезы, а  п е р в о о б р а з,

данный в Новом Завете, не вмещают. Все это каким-то странным

образом элиминировало д е л о Иисуса из вселенной, замыкая Его

в стены спорящих храмов… Словно можно стенами отгородиться

от с и я ю щ и х э н е р г и й всетворческих слов Единого Слова,

произнесенных ведь. Как будто кто,то сильный стер слова Бога из

вселенной и будто они существуют очень недолго, пока служится

в этом храме служба, и только здесь вот… Попытка св. Максима

Исповедника создать синтез «мистагогии» не дала плодов… Морфо-

логия жизни культовых практик народов не семенилась от цвете-

ния Древа Жизни. В храме что-то пели, а  ж и л и  по каким-то своим

правилам. Как исполняются крещальные обеты, данные в чино-

последовании? Как они проводятся в жизнь? Занят ли человек ре-

ально соучастием в  в о с к р е ш е н и и   м е р т в ы х? Можно ли

поставить критерием отсчета эту практику? Конечно, н е т. А ведь

это в пространстве Благой Вести просто не может быть. Просто не

может быть… Русь принимала чинопоследование крещения от ие-

рархии Византии, которую очень упорно и столь же безуспешно

призывал к покаянию святой Симеон Новый Богослов. Жизнь ие-

рархии не соответствует словам и обетам литургических молитв

поставления во епископа, как во «святого», и ученый муж-епископ

Василий Кривошеин не удосуживается взглянуть в архиерейский

требник, чтобы обосновать «претензии» святого Симеона. Этот

«святой» епископ должен быть собственноручно причащен Свя-

той Десницей Иисуса по литургии (2-ая молитва по «Отче наш...»),

затем уже преподавать «народу»...

Более того: самое это идеальное и не достигаемое чинопоследова-

ние во «святого» свершается в принятой практике над «именами»,

обретенными в местных чинах «пострижения» в монашеские обра-

зы жития при давании дополнительных к крещальным монашеских

обетов, то есть меняются имена, обретаемые в чинопоследовании

крещения «во оставление грехов» по обетам Символа Веры… Что

же эти обеты и последующая благодать чинопоследования таинства

крещения, «единого крещения во оставление грехов», п р и н ц и -

п и а л ь н о  недостаточны, или же их достаточность не реализует-

ся в волевом подвиге восприятия? Местные чины монашеских обе-

197

тов не уяснены как «таинства» Церкви, а в них  м е н я ю т с я  име-

на, полученные в noследовании крещения, причем меняются иног-

да трижды от «рясофорного» монаха до «схимника»*. В католиче-

ской практике непонятна в этом же контексте мена имен при

* Жизнь чинопоследования идет «по кругу» от «митрополита»: он освящает «миро»;

без «мира» невозможно совершить чинопоследования крещения; митрополит над-

писывает антиминс; священник дает епископу ставленническую присягу — без «мит-

рополита» и «мира» жизнь чинопоследований останавливается. Повторим: постав-

ление же во епископа (архиепископа, митрополита, патриарха) совершается над

именами, обретенными вне чинопоследования крещения, хотя все поют «Символ

веры»: «исповедую едино крещение во оставление грехов; чаю воскрешения мерт-

вых», — которое возможно лишь по «причастию» крещальному имени, как погруже-

нию во ИМЯ «человечества» Иисуса, Который есть Первенец из Мертвых… По-ви-

димому, чинопоследование поставления «во святого» считается недостижимым,

ибо чинопоследование погребения «епископов» не есть и прославление, хотя, если

он при жизни «молил Бога о нас», то и после смерти должен делать это… Недоуме-

ния множатся: если Господь «вспомнил» имя патриарха или митрополита на сегод-

няшней литургии, то неужели Он забыл это имя к завтрашней?** Если Он вышел

в Св. Дарах и «увидел» Свой образ, иконы, предстоящих и т.д., то разве они (во вся-

ком случае «без-отказные» вещества сосудов и икон, и стен, и воды, и свеч, и масла)

не светятся, если Он признал их за «свои» священные символы? И «куда» уходит

Свет от «этих» икон, если Господь помнит их как свои? И Свет престола, стен, две-

рей? Всерьез, конечно же, вопрос может стоять лишь о «святом свидетельствова

нии» ТАИНСТВА, Священного Иисусом Мессией и Его Святой Невестой. Чинопо-

следование суть «иконопись» Таинства, свидетельствование, а образ (икона)

обладает Светоизлучением (Энергией) Первообраза. «Омофор» светится, а вот

принимает ли этот «свет» имярек или закрывает себя (во аде) от Света, — это во-

прос другой. Господь, однажды пришедший в Св. Дарах, может «узнать» в ОБЛАЧЕ-

НИИ митрополита (и т.д. — в облачении всего храма!) свою икону; и отныне эти ри-

зы будут сиять, ибо не имеют «сознания и воли» отказаться, но вот «узнает» ли

Господь имярек, исполняющего послушание литургического служения, это вопрос

таинственный, ибо здесь «личное» знакомство. Св. Симеон Новый Богослов наста-

ивал на том, что не заметить «личного» знакомства с Господом (апостольский чин)

невозможно; без этого опыта «служить» ризой как иконографией всей Церкви

можно, хотя опасно для жизни: светящийся омофор может сжечь, — но «вязать

и разрешать» запрещается. Преп. Максим Исповедник говорит о присутствии «бла-

годати» в Церкви всегда…

** Если, конечно же, Господь «помнит» имя патриарха (папы), а он, в свой черед,

имена епископов, а те — священников — паству, то все эти ветви прививаются к Ло-

зе; тогда не ясно, зачем вспомнить «иные» имена, кроме патриарха (папы), ибо на-

рушается течение соков в ветвях? Если Господь помнит и знает имярек «лично», то

этот имярек суть святой апостолический свидетель Иисуса Помазанника. Равный

первоапостолам. Если «папа Римский» признан ап. Петром, пребывающим мона-

хом в Риме, своим «наместником», то это одна из ветвей Древа; такая же ветвь мо-

жет вырасти у мощей преп. Сергия в России, где патриарх — «наместник» Лавры

Сергия… Святой свидетель не отменяет места первосвидетелей, как и они не пре-

кращают собой рост Древа Жизни.

198

поставлении на послушание «папы римского»… Возникает вопрос:

имя Петр есть ли крещальное имя во имя Крови Иисуса Мессии,

в полноте подвига реализованное Петром от наречения, через по-

каяние и «стяжание» Духа Святого, или же имя «папы»?..

...ф а к т и ч е с к и  о  русском «народе» можно сказать, что он всег-

да ищет с в я т ы х, старцев, одаренных явными сверхнормальными

способностями, а сами р у с с к и е святые опознают тайну своего

служения (преп. Антоний и Феодосий Печерские, преп. Сергий)

под водительством Живой По Успении Марии Богородицы, под, так

сказать, Ее Световым ореолом, Ее омофором. Высокие иконостасы,

как закрытый для среднего наблюдателя  д о г м а т и ч е с к и й

я з ы к, свидетельствуют о преодолении несколько надуманного

спорa о «свободе» и «благодати», ибо Древо Иконостаса, где свя-

тые суть «плоды», висящие на Ветвях Древа, родового Древа от

Адама до наличного святого, показывает, что благодать, воссияв-

шая во аде, была воспринята  ч е л о в е ч е с к и м  р о д о м, его

«природой», и оттуда просияла и в первых двенадцати апостолах,

представителях 12 колен Израиля, и в последующих святых, при-

нимающих излучение от Воскресшей Марии, как  Н о в о й   Е в ы

и т.д. Нужно разглядеть в каждой единичной иконе иконостаса

ц в е т о к  и  п л о д  на Древе Жизни: так, как смертное излучение

праотцов, пребывавших во аде, обучало смерти и детей их, так

и Светлые Короны Благой Вести исшествия из ада  п р о с в е щ а ю т

к преображению и воскресению «детей их» на земле: Свет Христов

просвещает всякого человека, грядущего в мир  п о с л е  «сверше-

ния» на Кресте. Как в Адаме все умирают, так во Христе, сошедшем

во ад, все «адамиты» оживают, предводительствуемые Живой по

Успении святой Марией. Европа, которую хотел бы просветить

Ив.Киреевский, давно забыла и отвергла и почитание святых, и вос-

хищение святой Марией. Словарный запас языка изменился.

Роль русского языка и созидания языкового мира как дела «госу-

дарственного», кроме Пушкина, была отмечена ученым М.Н.Кат-

ковым в программной статье «Русского вестника» (№1 за 1856 г.).

Почти по Хайдеггеру: «язык — дом бытия». Цитата: «множество

разнообразных племен, населяющих наше отечество, должны

вполне, умственно и нравственно, подчиниться русской народнос-

ти, как подчинены они теперь Российскому государству… Пушкин,

как видим, сам чувствовал свое великое значение; он чувствовал,

199

что гением его завершен ряд славных усилий, которые дали рус-

скому слову силу всемирную, силу служить прекрасным орудием ду-

ху жизни и развития». Все это сказано Катковым по поводу образов

стихотворения «Памятник». В самом деле, язык, как конечный на-

бор алфавитных единиц, своими соединениями иероглифических

или фонетических единиц, составляет  ц е л о е   п а м я т и. Па-

мять, как хранилище первичной информации по ориентации в ок-

ружающей среде пространства и времени, суть «охранная грамо-

та» первичного набора элементов жизнестойкости архетипа.

Память и мышление были для древних почти синонимами. Сохра-

нение памяти неповрежденной в пространстве и времени есть со-

хранение от гибельных  м у т а ц и й, нарушающих первичный ар-

хетип. Нарушить набор «ключевых слов» целокупной памяти,

лишить язык каких-то слов, а стало быть, и понятий, означает

и  д и в е р с и о н н о е   р а з р у ш е н и е  жизни архетипа. Пуш-

кин сравнивал свою поэзию с артиллерийской пушкой, а свою дея-

тельность с производством «печатных снарядов». Федоров, адре-

суясь к Достоевскому, с его пушкинской программой, очень

страстно настаивает на напоминании и введении в русский каталог

слов о «воскрешении предков», о человеке, как существе «погреба-

ющем». Это — очень сильное напоминание! Человек, как «сын»,

а не просто молодой «самец» некоего вида животных, опознается

как ошеломленный смертью «отца», как строящий всю свою куль-

турную деятельность в идеях  в о с с т а н о в л е н и я  архетипа

ДО смертной катастрофы. Культура есть деятельность по воскре-

шению «отца», — это было  з а б ы т о, хотя и присутствует в обетах

христианских общин под членом «символа веры», а вера есть осу-

ществление ожидаемого по Павлу, как чаяние «воскресения мерт-

вых». Пушкин, фиксируя по «вдохновению» русский универсум,

особенно в «Борисе Годунове» и любимой «Полтаве», фиксирует

и  с в я з ь  деяний живых и мертвых. Страстотерпцы младенец

Дмитрий, младенец-сын Марии Волконской, сам Кочубей участву-

ют в земных свершениях, как это и рисовалось в древних летопис-

ных сводах, по которым учились древние великие князья. Которые

(в идеале) могли пойти за советом к святому, чтобы там, перед свя-

тым, обрести свое почвенное единство с народом. Учились у свя-

тых иноков в обителях их. Разделения на домашних учителей со-

мнительного уровня, на университетские программы и «суеверие»

200

народа еще не наступало! И оно, это разделение, в мощной художе-

ственной сфере преодолено в универсуме русского «дома бытия»

Пушкина. Пушкин вновь возвращает, вопреки созревшему на Запа-

де отделению, и с т о р и ю  к  к о с м о г о н и я м. Вселенная от-

вечает на деяния людей. Чума приходит и земля не родит, и дождь

не идет, из-за у б и е н и я  и  с в я т о т а т с т в а. Смешно надеять-

ся на сокрытие, если камни возопиют! Вселенная связана намертво

нитями микро и макрофизики… Это, как будто, мир афонских иси-

хастов или буддийской Дхармы, — каких-то элементов возможного

русско-азиатского синтеза. Ключевые слова, понятные и крестья-

нам, и монахам, и йогам, и дервишам-суфиям, столь милые сердцу

очаровательного янычара Амин-Оглу. Ученость, политика и фило-

софия высказались в языковом мире Пушкина. Польские претен-

зии отвергаются и опровергаются явлением самобытной гениаль-

ности, а не «лекциями».

С т и л ь  б ы т и я  русских явлен. Нельзя говорить о несущество-

вании русских как культуры после явления Пушкина. Архетип дан,

«трагедийная маска» принесена, — остается «мимезис» или медита-

тивная практика  о с у щ е с т в л е н и я  «самобытного мира». Дан

с т и л ь  б ы т и я  как бы в синтезе житий, как жанра. Инок «Бо-

риса» — это художественный сплав житий и Сергия, и Серафима,

и будущих ученых, приемлющих отречение от мира в погружении

изысканий. Возражая трепетному Леонтьеву, можно сказать:

с о б с т в е н н ы й  с т и л ь  дан.

"АКУМА: III РОССИЯ" - Е.ШИФФЕРС