воскресенье, 19 мая 2013 г.
воскресенье, 12 мая 2013 г.
15 МАЯ 16 ЛЕТ СО ДНЯ СМЕРТИ ЕВГЕНИЯ ШИФФЕРСА
НАДО ИСКАТЬ СВЯТОГО…
Публикуемый текст возник в 70-е годы прошлого века. В нем Евгений Львович Шифферс[1]объединил 64-ое Слово св. Симеона Нового Богослова и те размышления, которые у него возникали при чтении этого Слова. Нужно сказать, что никаких вступительных разъяснений публикация не требует – Шифферс сам, в своих вступительных параграфах, объяснил замысел, а в «размышлениях» ясно сказал все, что хотел сказать. И если было все-таки решено предпослать тексту некоторое количество слов (вполне вероятно, что их можно и даже лучше читать не до, а после чтения самого текста), то к этому побудили два обстоятельства. Первое – время, когда текст создавался, с его особенностями, которые не всем памятны и понятны. Второе – способ работы Е.Л.Шифферса, обусловленный отчасти теми же условиями времени, отчасти его личными склонностями.
Шифферс писал не в расчете на публикацию. Однако в этом вынужденном обстоятельстве он нашел преимущество: возможность продолжать работать над текстом, наращивая на него новые и новые рефлексивные слои в виде вставок, примечаний и комментариев. Так и в этом тексте, создание которого растянулось почти на десятилетие: основной корпус «размышлений» с большой вероятностью написан в 1971 году, нумерованные затекстовые примечания (вошедшие в сохранившуюся машинопись) – в 1974-м, а рукописные сноски, подстраничные и на оборотах – в 1977 и 1978 годах (указания на это см. в самом тексте.
То, что Слово целиком включено в «Размышление», тоже связано с обстоятельствами времени: святоотеческие тексты были тогда доступны немногим, и Шифферс часто выступал в роли, как он сам говорил, «Библиотекаря». В данной публикации это построение сохранено[2].
В примечании написано, что статья входит в состав сборника с названием, видимо, не окончательно определившимся – «Устремление к ясности» или «Напоминание о традиции или документирование некоторых размышлений о знамении Креста». Работа с архивом показала[3], что Шифферс многократно составлял и пересоставлял свои сборники, давая им разные названия – точно установить состав большинства сборников, в том числе и этого, невозможно. По упоминаниям в других произведениях и в дневниках можно предположить, что в «Устремление к ясности», помимо «Размышления», входили работы, посвященные религиозно-философской интерпретации творчества друзей-художников, Э.Штейнберга и Э.Неизвестного (обе 1973), а также «Параграфы к философии ученичества» (1974)[4]. В это же примерно время был написан и распространялся, как и «Размышление», в кругу друзей еще ряд произведений близкой тематики: «Богооставленность» (нач. 1971), «Введение в богословскую проблематику» (1974-77), сборник «Памятник» (1974-84). Они опубликованы[5].
Еще один источник, связанный с публикуемым текстом, – дневниковые тетради. Одна из них – тетрадь «для Машеньки» (т.е. адресованная маленькой дочери, чтобы та прочитала ее, когда вырастет) – писалась одновременно с рукописными примечаниями к «Размышлению» и в ней те же мысли излагаются многократно и многообразно, часто более развернуто. Знакомство с этим материалом должно помочь лучше уяснить, как понимал и в каком направлении додумывал Шифферс мысль св. Симеона и других св. отцов.1. «Царственное священство, народ святой»
Шифферс писал не в расчете на публикацию. Однако в этом вынужденном обстоятельстве он нашел преимущество: возможность продолжать работать над текстом, наращивая на него новые и новые рефлексивные слои в виде вставок, примечаний и комментариев. Так и в этом тексте, создание которого растянулось почти на десятилетие: основной корпус «размышлений» с большой вероятностью написан в 1971 году, нумерованные затекстовые примечания (вошедшие в сохранившуюся машинопись) – в 1974-м, а рукописные сноски, подстраничные и на оборотах – в 1977 и 1978 годах (указания на это см. в самом тексте.
То, что Слово целиком включено в «Размышление», тоже связано с обстоятельствами времени: святоотеческие тексты были тогда доступны немногим, и Шифферс часто выступал в роли, как он сам говорил, «Библиотекаря». В данной публикации это построение сохранено[2].
В примечании написано, что статья входит в состав сборника с названием, видимо, не окончательно определившимся – «Устремление к ясности» или «Напоминание о традиции или документирование некоторых размышлений о знамении Креста». Работа с архивом показала[3], что Шифферс многократно составлял и пересоставлял свои сборники, давая им разные названия – точно установить состав большинства сборников, в том числе и этого, невозможно. По упоминаниям в других произведениях и в дневниках можно предположить, что в «Устремление к ясности», помимо «Размышления», входили работы, посвященные религиозно-философской интерпретации творчества друзей-художников, Э.Штейнберга и Э.Неизвестного (обе 1973), а также «Параграфы к философии ученичества» (1974)[4]. В это же примерно время был написан и распространялся, как и «Размышление», в кругу друзей еще ряд произведений близкой тематики: «Богооставленность» (нач. 1971), «Введение в богословскую проблематику» (1974-77), сборник «Памятник» (1974-84). Они опубликованы[5].
Еще один источник, связанный с публикуемым текстом, – дневниковые тетради. Одна из них – тетрадь «для Машеньки» (т.е. адресованная маленькой дочери, чтобы та прочитала ее, когда вырастет) – писалась одновременно с рукописными примечаниями к «Размышлению» и в ней те же мысли излагаются многократно и многообразно, часто более развернуто. Знакомство с этим материалом должно помочь лучше уяснить, как понимал и в каком направлении додумывал Шифферс мысль св. Симеона и других св. отцов.1. «Царственное священство, народ святой»
Это слова не Шифферса, а ап. Петра (1Петр. 2:9). «Царями и священниками» все верные члены Церкви названы и в Откровении св. Иоанна Богослова (Откр. 1:6, 5:10). Что в обсуждении этой темы от Шифферса? Литургический или, его словом, «священнореальный», смысл этой квалификации. «Я вообще реалист, чтобы не сказать материалист. Учение Церкви глубоко материалистично», отвечает он вопрошающему в «Богооставленности». Священнореальное членство в Церкви достигается «метанойей со-умертвия» Христу, которая начинается крещением и покаянием и исполняется причащением как добровольным принесением себя в жертву на Небесном Престоле. Это жертвоприношение, по образу и подобию Жертве Христа, Первосвященника, и делает верного священником. Оно же делает его святым, т.е. подлинно человеком, возвращая ему неповрежденную грехом человеческую природу, единую с безгрешным человечеством Христа. Природу, первообраз которой есть Крест, Распятие. Человек в его свершении – это Жертва. «“Совершилось!”, – это было сказано на Кресте Голгофы» (13.10.77).
Тот же священнореальный опыт делает причастника апостолом, дает способность, право и долг учить, оглашать – свидетельствовать о личном опыте встречи с Господом и участия в Небесной Литургии, по образу которой совершается храмовая литургия на земле. Для этого знания об увиденном на Небе, Шифферс использует платоновский термин «анамнезис», «припоминание». «Пребывая в “ветхой природе”, но зная и “вспоминая” Первообраз, святой благодарственно вводит в “ветхое человечество” ПАМЯТЬ О КРЕСТЕ, что дает возможность “научения” и “оглашения”» (12.08.77).
Для Шифферса очень важен акцент на персональности этой встречи, «личного знакомства» с Христом. (В дневниках он очень конкретно, физиологически конкретно пишет о своем опыте этого рода[6]). Личное знакомство подразумевает знание имени и обращение по имени. И значит, «поименность» участия в Церкви и избрания на то или другое в Ней служение.
«Мир “имен собственных” суть сугубо человеческий мир, мир знаний “личных”, т.е. лицом к лицу. Иисус Христос суть личное имя Сына Божия и указует не только на единственность “объекта”, но и ЗОВЕТ к личному знакомству… “Папизм” заслонил собою эту необходимость… “протестантизм” отодвинул знакомство до Страшного Суда… Св. Серафим Саровский (“православие”) провозглашает знакомство целью жизни[7]» (4.09.77).
В «тетради для Машеньки» Шифферс радуется уяснившемуся ему принципу «всеобщей иконичности». Земная литургия – икона Небесной. Святой священник и апостол – живая икона Христа. Иконичность – это то же, что мимезис, подражание Первообразу.
Приведя слова св. Григория Нисского об ап. Павле: «Он так живо подражал Ему, что в себе самом показал отображение своего Владыки, посредством самого точного подражания изменив вид своей души на подобие Первообразу…» («О совершенстве», Шифферс записывает: «Здесь, собственно, изложено всё о подражании (“мимезис”) и припоминании (“анамнезис”), причем изложено в “культовых” терминах: “мимезис” древних был культовым “подражанием” мимикой и миму, данному в “формуле” архетипа; формула архетипа, данного в мистериях (“эйдос”, “вид” коллективной души) требовала отождествления, уподобления зримо данному: подражания; когда формула “вводилась в центр памяти” и постоянно “припоминалась”», то она и концентрировала, изменяла, энтелехийно отформовывала материю; Первообраз человеческой Природы суть Святой Крест, Святое Распятие: “Совершилось!”, – это было сказано на Кресте Голгофы. Павел был возносим до “третьего неба” и созерцал Первообраз Вознесенной Жертвы; постоянно “припоминая” Первообраз, он культово “подражал” Ему, печатлел свою душу чистым Первообразом человека и “посредством самого точного подражания изменил вид (“эйдос”) своей души на подобие Первообразу”» (13.10.77).
Шифферс выбирает наиболее радикально-реалистическое истолкование связи между образом-иконой и Первообразом, опираясь на слова преп. Максима Исповедника: образ обладает энергией, т.е. действием, Первообраза[8]: «“иконописный извод” (фоно-графемо-граммы) литургии суть “волна”, настроившись на которую “здесь и сейчас” обретается энергия Первообраза» (9.08.77). Эта энергия – Нетварный Свет, которому причащается святой в Небесной Литургии и который он передает готовым принимать, просвещая их, в литургии земной. «Он (свидетель) поставляет в храме-иконе хлеб и вино на Престол (а вся храмовая литургия суть икона Небесной) и “вспоминает” Первообраз, облучая Светом образ» (29.09.77)[9].
Иконическое познание, т.е. опыт личного и конкретного созерцания и его последующего припоминания для передачи, это и есть богословие, а не рационалистическая, дискурсивно построяемая наука[10]. «Когда Господь завещал творить Благодарение в Его “воспоминание”, то это “воспоминание” несет в себе откровение о конкретности знакомства: зная “первообраз”, всегда “припоминая” его, и соотнося “вот теперь” зримый “образ” с узнанным “первообразом”, строится познание как иконическое; налицо не “абстрагирование”, а иконическая отсылка к первично и конкретно созерцаемому первообразу: никогда нет “деревянности”, но всегда есть “припоминание” конкретно созерцаемого “дерева” и иконическая отсылка “всех деревьев” к первично конкретному как “первообразу”, где ложно-рациональна возможность вычленения всеобщей “деревянности”. Не Аристотель, а Христос; если философская терминология суть культо-осмысляемая, то невозможно в пределах Св. Тайн пользоваться “Философом”, – не [по] стихиям мира, а по Христу: через причастие Св. Тайнам и через опыт личного знакомства. Мир человека и мир Бога суть мир имен собственных: Бог Творец знает-видит имена-вещи; Бого-Человек Иисус Христос также; человек ® через причастие Чел. Природе Христа, с Ее волей и сознанием, – через причастие созерцается мир собственных имен…» (28.09.77).
«Весьма вероятно, что всё написанное мною было расчисткой дебрей, чтобы добраться до самоочевидного: “философии святости”, – и ее первыми категориями являются: а) Имя Собственное, б) “анамнезис”, в) иконичность или “мимезис”, – вот и всё. Триединство имени, вспоминания и подражания-уподобления. Имя Собственное обретается личной встречей, все последующее – вспоминание личной встречи и Имени Господа Иисуса Христа как Его; и в этом вспоминании уподобление иконе суть уподобление-подражание или служение, – философия служения = литургическая философия.
Тот же священнореальный опыт делает причастника апостолом, дает способность, право и долг учить, оглашать – свидетельствовать о личном опыте встречи с Господом и участия в Небесной Литургии, по образу которой совершается храмовая литургия на земле. Для этого знания об увиденном на Небе, Шифферс использует платоновский термин «анамнезис», «припоминание». «Пребывая в “ветхой природе”, но зная и “вспоминая” Первообраз, святой благодарственно вводит в “ветхое человечество” ПАМЯТЬ О КРЕСТЕ, что дает возможность “научения” и “оглашения”» (12.08.77).
Для Шифферса очень важен акцент на персональности этой встречи, «личного знакомства» с Христом. (В дневниках он очень конкретно, физиологически конкретно пишет о своем опыте этого рода[6]). Личное знакомство подразумевает знание имени и обращение по имени. И значит, «поименность» участия в Церкви и избрания на то или другое в Ней служение.
«Мир “имен собственных” суть сугубо человеческий мир, мир знаний “личных”, т.е. лицом к лицу. Иисус Христос суть личное имя Сына Божия и указует не только на единственность “объекта”, но и ЗОВЕТ к личному знакомству… “Папизм” заслонил собою эту необходимость… “протестантизм” отодвинул знакомство до Страшного Суда… Св. Серафим Саровский (“православие”) провозглашает знакомство целью жизни[7]» (4.09.77).
В «тетради для Машеньки» Шифферс радуется уяснившемуся ему принципу «всеобщей иконичности». Земная литургия – икона Небесной. Святой священник и апостол – живая икона Христа. Иконичность – это то же, что мимезис, подражание Первообразу.
Приведя слова св. Григория Нисского об ап. Павле: «Он так живо подражал Ему, что в себе самом показал отображение своего Владыки, посредством самого точного подражания изменив вид своей души на подобие Первообразу…» («О совершенстве», Шифферс записывает: «Здесь, собственно, изложено всё о подражании (“мимезис”) и припоминании (“анамнезис”), причем изложено в “культовых” терминах: “мимезис” древних был культовым “подражанием” мимикой и миму, данному в “формуле” архетипа; формула архетипа, данного в мистериях (“эйдос”, “вид” коллективной души) требовала отождествления, уподобления зримо данному: подражания; когда формула “вводилась в центр памяти” и постоянно “припоминалась”», то она и концентрировала, изменяла, энтелехийно отформовывала материю; Первообраз человеческой Природы суть Святой Крест, Святое Распятие: “Совершилось!”, – это было сказано на Кресте Голгофы. Павел был возносим до “третьего неба” и созерцал Первообраз Вознесенной Жертвы; постоянно “припоминая” Первообраз, он культово “подражал” Ему, печатлел свою душу чистым Первообразом человека и “посредством самого точного подражания изменил вид (“эйдос”) своей души на подобие Первообразу”» (13.10.77).
Шифферс выбирает наиболее радикально-реалистическое истолкование связи между образом-иконой и Первообразом, опираясь на слова преп. Максима Исповедника: образ обладает энергией, т.е. действием, Первообраза[8]: «“иконописный извод” (фоно-графемо-граммы) литургии суть “волна”, настроившись на которую “здесь и сейчас” обретается энергия Первообраза» (9.08.77). Эта энергия – Нетварный Свет, которому причащается святой в Небесной Литургии и который он передает готовым принимать, просвещая их, в литургии земной. «Он (свидетель) поставляет в храме-иконе хлеб и вино на Престол (а вся храмовая литургия суть икона Небесной) и “вспоминает” Первообраз, облучая Светом образ» (29.09.77)[9].
Иконическое познание, т.е. опыт личного и конкретного созерцания и его последующего припоминания для передачи, это и есть богословие, а не рационалистическая, дискурсивно построяемая наука[10]. «Когда Господь завещал творить Благодарение в Его “воспоминание”, то это “воспоминание” несет в себе откровение о конкретности знакомства: зная “первообраз”, всегда “припоминая” его, и соотнося “вот теперь” зримый “образ” с узнанным “первообразом”, строится познание как иконическое; налицо не “абстрагирование”, а иконическая отсылка к первично и конкретно созерцаемому первообразу: никогда нет “деревянности”, но всегда есть “припоминание” конкретно созерцаемого “дерева” и иконическая отсылка “всех деревьев” к первично конкретному как “первообразу”, где ложно-рациональна возможность вычленения всеобщей “деревянности”. Не Аристотель, а Христос; если философская терминология суть культо-осмысляемая, то невозможно в пределах Св. Тайн пользоваться “Философом”, – не [по] стихиям мира, а по Христу: через причастие Св. Тайнам и через опыт личного знакомства. Мир человека и мир Бога суть мир имен собственных: Бог Творец знает-видит имена-вещи; Бого-Человек Иисус Христос также; человек ® через причастие Чел. Природе Христа, с Ее волей и сознанием, – через причастие созерцается мир собственных имен…» (28.09.77).
«Весьма вероятно, что всё написанное мною было расчисткой дебрей, чтобы добраться до самоочевидного: “философии святости”, – и ее первыми категориями являются: а) Имя Собственное, б) “анамнезис”, в) иконичность или “мимезис”, – вот и всё. Триединство имени, вспоминания и подражания-уподобления. Имя Собственное обретается личной встречей, все последующее – вспоминание личной встречи и Имени Господа Иисуса Христа как Его; и в этом вспоминании уподобление иконе суть уподобление-подражание или служение, – философия служения = литургическая философия.
Итак: знакомство и постижение Имени Собственного;ü
: вспоминание или свидетельствование ý философия святости, пласт
: уподобление-подражание или служение þ реальности»
(20.10.77).
2. Иерархия подлинная и мнимая
«И ведь действительно: “чтойность” святости святых Твоих, Господи, не опознана и не описана. Говорят о дарах чудотворения, исцеления, прозорливости, но “литургичность” святого никоим образом не промыслена, ибо “все места заняты”. Но таинство Церкви и есть “таинство святости”.
И жизнь-служение святого и есть жизнь-служение Церкви во Образ Святого Триединства: каждая Божественная Ипостась есть всецело Бог и каждый святой есть всецело Церковь.
После реального вчленения в Вознесенное Твое Тело, Господи, и после служения посланным от Тебя в “ветхом теле”, святой по приобщению Святыне Тела Твоего, Господи, знает и “вспоминает” Первообраз и этим знанием и вспоминанием “принимает” и “передает” Светозарный Первообраз, т.е. и есть по св. Дионисию иерарх, литургическое существо. Священная изография литургии и храма и есть выявление пред очи смертных таинства Новой Твари или Церкви. Святость суть Церковность» (9.08.77)[11].
Итак, святой – это и есть иерарх. Но это значит, что не-святые, не пережившие опыта «со-умертвия» Христу и «реального вчленения» в Его Тело, не могут быть иерархами. Это же говорил, обращаясь к епископам и священникам, св. Симеон: не дерзайте учить и литургисать, не имея опыта просвещения Божественным Светом. Но Шифферс договаривает этот ход мысли до логического конца: «все места заняты», места подлинных иерархов, святых, заняты узурпаторами. Истинная апостольская преемственность «золотой цепи святых» подменяется формальной преемственностью рукоположений. В этом он видит «экклезиологическое савеллианство[12]», подмену лица местом, личное – по «знакомству» – назначение транслировать опыт причастия безличным, «кафедральным», исполнением должности. «Последовательно проводимый элемент безличностной “кафедральной” хиротонии имплицитно содержит отрицание опыта святости, как апостолического “чина”».
«Вот какую мысль я хочу уловить в сети слов (или она, мысль, должна отлиться в слова): каждый акт человека (“человеческой природы”) после факта Господа Иисуса Христа может быть со-относимым (акт!)только с Ним, Господом, Его “человеческой природой”. Имеем в виду, конечно, в первую очередь «культовое поведение». Чтобы ни собирался культово совершить “человек”, он будет делать это через “анамнезис”, через “воспоминание”, постигая свое культовое поведение “образным” по отношению к “Первообразу” культового поведения “человека” в Ипостаси Сына Божия. Наличие “анамнезиса во имя Христа” именно возводит “образное” литургическое священно-действие к “Первообразу” и этим обретается ЭНЕРГИЯ “Первообраза”. Поведение причастников суть иконическое-по-преимуществу: как дерево, ткань, краски, линии, нити иконы не суть самоя икона (* Но делаются иконой через соотнесение сПервообразом в свидетельстве святого[13]), так и “воля”, “сознание” литургисающих не суть самоя литургия. Самоя литургия свершена Господом Иисусом Христом, Его “чел. Природой”. Когда хотят преложить хлеб и вино в Его Тело и Кровь в Его “воспоминание”, то воля и сознание наличного собранияиконичны к Воле и Сознанию (по человечеству) Господа Иисуса Христа. Все делается во Имя Его, а не “своей” силой или “хиротонией”. Я хочу (плохо, греховно!), чтобы этот хлеб и это вино стали Телом и Кровью; я хочу в со-отнесении с Его «человеческим» хотением (полнознаемым, безгрешным!); я хочу хотеть Его “хотением”, я делаю это в Его “воспоминание”, ибо Его поведение угодно Отцу; и это мое хотение напоминает доску, шитье, краски, нити образа, которые делаются иконой только тогда, когда соотносимы с Первообразом. …
И в каждом “месте” эта иконичность свидетельствуется “анамнезисом” конкретного живого святого: к его свидетельству ® икона литургия “епископов”; святой ® преемник апостолов» (16.07.77). «Но святой посол Господа Иисуса Христа на земле “исключен” из литургического служения архиерейским соблазном…» (29.09.77).
Свою «философию святости» (она же для него и подлинное православие св. отцов вплоть до св. Серафима Саровского) Шифферс противополагает «архиерейскому соблазну»: «… всё “это” плотно забыто, ибо говорят о причастии “петровости” у Римского Престола, а он (Римский Престол) лишь сфокусированный в кон-центр архиерейский соблазн, поставивший “свое служение” выше Св. Тайн и Крови Спасителя» (28.09.77).
Что делать?
И жизнь-служение святого и есть жизнь-служение Церкви во Образ Святого Триединства: каждая Божественная Ипостась есть всецело Бог и каждый святой есть всецело Церковь.
После реального вчленения в Вознесенное Твое Тело, Господи, и после служения посланным от Тебя в “ветхом теле”, святой по приобщению Святыне Тела Твоего, Господи, знает и “вспоминает” Первообраз и этим знанием и вспоминанием “принимает” и “передает” Светозарный Первообраз, т.е. и есть по св. Дионисию иерарх, литургическое существо. Священная изография литургии и храма и есть выявление пред очи смертных таинства Новой Твари или Церкви. Святость суть Церковность» (9.08.77)[11].
Итак, святой – это и есть иерарх. Но это значит, что не-святые, не пережившие опыта «со-умертвия» Христу и «реального вчленения» в Его Тело, не могут быть иерархами. Это же говорил, обращаясь к епископам и священникам, св. Симеон: не дерзайте учить и литургисать, не имея опыта просвещения Божественным Светом. Но Шифферс договаривает этот ход мысли до логического конца: «все места заняты», места подлинных иерархов, святых, заняты узурпаторами. Истинная апостольская преемственность «золотой цепи святых» подменяется формальной преемственностью рукоположений. В этом он видит «экклезиологическое савеллианство[12]», подмену лица местом, личное – по «знакомству» – назначение транслировать опыт причастия безличным, «кафедральным», исполнением должности. «Последовательно проводимый элемент безличностной “кафедральной” хиротонии имплицитно содержит отрицание опыта святости, как апостолического “чина”».
«Вот какую мысль я хочу уловить в сети слов (или она, мысль, должна отлиться в слова): каждый акт человека (“человеческой природы”) после факта Господа Иисуса Христа может быть со-относимым (акт!)только с Ним, Господом, Его “человеческой природой”. Имеем в виду, конечно, в первую очередь «культовое поведение». Чтобы ни собирался культово совершить “человек”, он будет делать это через “анамнезис”, через “воспоминание”, постигая свое культовое поведение “образным” по отношению к “Первообразу” культового поведения “человека” в Ипостаси Сына Божия. Наличие “анамнезиса во имя Христа” именно возводит “образное” литургическое священно-действие к “Первообразу” и этим обретается ЭНЕРГИЯ “Первообраза”. Поведение причастников суть иконическое-по-преимуществу: как дерево, ткань, краски, линии, нити иконы не суть самоя икона (* Но делаются иконой через соотнесение сПервообразом в свидетельстве святого[13]), так и “воля”, “сознание” литургисающих не суть самоя литургия. Самоя литургия свершена Господом Иисусом Христом, Его “чел. Природой”. Когда хотят преложить хлеб и вино в Его Тело и Кровь в Его “воспоминание”, то воля и сознание наличного собранияиконичны к Воле и Сознанию (по человечеству) Господа Иисуса Христа. Все делается во Имя Его, а не “своей” силой или “хиротонией”. Я хочу (плохо, греховно!), чтобы этот хлеб и это вино стали Телом и Кровью; я хочу в со-отнесении с Его «человеческим» хотением (полнознаемым, безгрешным!); я хочу хотеть Его “хотением”, я делаю это в Его “воспоминание”, ибо Его поведение угодно Отцу; и это мое хотение напоминает доску, шитье, краски, нити образа, которые делаются иконой только тогда, когда соотносимы с Первообразом. …
И в каждом “месте” эта иконичность свидетельствуется “анамнезисом” конкретного живого святого: к его свидетельству ® икона литургия “епископов”; святой ® преемник апостолов» (16.07.77). «Но святой посол Господа Иисуса Христа на земле “исключен” из литургического служения архиерейским соблазном…» (29.09.77).
Свою «философию святости» (она же для него и подлинное православие св. отцов вплоть до св. Серафима Саровского) Шифферс противополагает «архиерейскому соблазну»: «… всё “это” плотно забыто, ибо говорят о причастии “петровости” у Римского Престола, а он (Римский Престол) лишь сфокусированный в кон-центр архиерейский соблазн, поставивший “свое служение” выше Св. Тайн и Крови Спасителя» (28.09.77).
Что делать?
Естественный вопрос, возникающий при чтении такого текста: а что же в такой ситуации Шифферс советует делать – человеку, не имевшему того опыта, который только и «вчленяет» в Церковь, но крещенному, приносящему покаяние и принимающему причастие у, по всей видимости, не святых иереев? Не является ли непростительной ложью для не ставших еще христианами, в лучшем случае оглашенных, участие в литургии верных? И что он предлагает «видимой» Церкви, обществу всех этих людей, мирян и клириков?
«Вершинным было бы возвращение ко временам “первой любви”: апостол и равноапостольный святой суть “митрополит”, а иные – “сослужащие” ему; но тайная жизнь святого возможна и при наличном “епископате”: сила веры и сила заповедей остаются неизменными и каждый обретет свою меру приобщения по мере своей веры и своей чистоты к Великому Господу Иисусу Христу. А “благодать” в Таинствах есть, поскольку святой есть на земле, т.е. пребывающий апостолически свидетель в «ветхой храмине»… … Есть и пребудет на земле “золотая цепь святых” (св. Симеон Новый Богослов)» (12.08.77). «Да. Да. Есть надежность в таинстве, – молитвы его защищают себя. К примеру: так много и жарко спорят о «наличии благодати» в таинствах, если “совершающий” подл самоочевидно. Но суть-то не здесь. А где? А вот она, в самом чинопоследовании евхаристии. Пусть принесенные хлеб и вино преложены. Но как вкусить Св. Тайны Тела и Крови. Кто преподаст? Всем преподает епископ. А емукто? Видно для сослужащих в алтаре, что он причащает себя Сам, первым, а потом преподает иным? Но этот “захват” и “самовластие” может быть опознан как “не захват” и “не самовластие” только в случае “иконичности” акта: причащаю себя сам постольку, поскольку был Первообразно и реально причащен Господом Иисусом Христом, о чем и молюсь как епископ после “Отче наш”… Но если по этой молитве причастия не произошло, то… хотя это Истинные Тело и Кровь, но преподать Их некому, ибо преподать иным может только тот, кто причащен Самим Господом. “… сподоби Державною Твоею рукою преподати нам Пречистое Тело Твое и Честную Кровь, и нами всем людям…” Что же делать? Искать святого и его поставить на служение, а до той поры не совершать таинств (*Или постигать, что причащение и преподание совершается “природами и природ”; тогда знать, что святой свидетель, пребывая в “ветхом теле”, уже самоим этим пребыванием и анамнезисом о реальности встречи с Г. Иисусом Христом в Храме, – “преподает” чел. природе светоносную энергию Тела и Крови. Епископ тогда со-служит святому, есть его “руки”, как сейчас, скажем, пресвитер при епископе. Епископ преподает не от себя, а от “апостола” или святого свидетеля; апостольское преемство наследует святой, а не “митрополит-папа” – прим. июнь 1978 г.), кроме покаяния, ибо и крещение невозможно без при-частия. Надежность чинопоследования здесь бесконечна…» (20.07.77).
Т.е. Шифферс дает два ответа. Радикальный ответ: прекратить совершение таинств теми, кто исполняет должности, не имея необходимого для этого опыта личной встречи с Богом, пока не будет найден и поставлен на служение подлинный иерарх, святой свидетель. И более мягкий: пусть причащение совершается помимо личных свойств «преподающих», «природами и природ», но – при памятовании того, что реально литургию совершает святой, а епископ – его инструмент, «руки».
Но во всяком случае – искать святого. «Епископы забыли о святых… надо искать святого…» (13.10.77).
«Вершинным было бы возвращение ко временам “первой любви”: апостол и равноапостольный святой суть “митрополит”, а иные – “сослужащие” ему; но тайная жизнь святого возможна и при наличном “епископате”: сила веры и сила заповедей остаются неизменными и каждый обретет свою меру приобщения по мере своей веры и своей чистоты к Великому Господу Иисусу Христу. А “благодать” в Таинствах есть, поскольку святой есть на земле, т.е. пребывающий апостолически свидетель в «ветхой храмине»… … Есть и пребудет на земле “золотая цепь святых” (св. Симеон Новый Богослов)» (12.08.77). «Да. Да. Есть надежность в таинстве, – молитвы его защищают себя. К примеру: так много и жарко спорят о «наличии благодати» в таинствах, если “совершающий” подл самоочевидно. Но суть-то не здесь. А где? А вот она, в самом чинопоследовании евхаристии. Пусть принесенные хлеб и вино преложены. Но как вкусить Св. Тайны Тела и Крови. Кто преподаст? Всем преподает епископ. А емукто? Видно для сослужащих в алтаре, что он причащает себя Сам, первым, а потом преподает иным? Но этот “захват” и “самовластие” может быть опознан как “не захват” и “не самовластие” только в случае “иконичности” акта: причащаю себя сам постольку, поскольку был Первообразно и реально причащен Господом Иисусом Христом, о чем и молюсь как епископ после “Отче наш”… Но если по этой молитве причастия не произошло, то… хотя это Истинные Тело и Кровь, но преподать Их некому, ибо преподать иным может только тот, кто причащен Самим Господом. “… сподоби Державною Твоею рукою преподати нам Пречистое Тело Твое и Честную Кровь, и нами всем людям…” Что же делать? Искать святого и его поставить на служение, а до той поры не совершать таинств (*Или постигать, что причащение и преподание совершается “природами и природ”; тогда знать, что святой свидетель, пребывая в “ветхом теле”, уже самоим этим пребыванием и анамнезисом о реальности встречи с Г. Иисусом Христом в Храме, – “преподает” чел. природе светоносную энергию Тела и Крови. Епископ тогда со-служит святому, есть его “руки”, как сейчас, скажем, пресвитер при епископе. Епископ преподает не от себя, а от “апостола” или святого свидетеля; апостольское преемство наследует святой, а не “митрополит-папа” – прим. июнь 1978 г.), кроме покаяния, ибо и крещение невозможно без при-частия. Надежность чинопоследования здесь бесконечна…» (20.07.77).
Т.е. Шифферс дает два ответа. Радикальный ответ: прекратить совершение таинств теми, кто исполняет должности, не имея необходимого для этого опыта личной встречи с Богом, пока не будет найден и поставлен на служение подлинный иерарх, святой свидетель. И более мягкий: пусть причащение совершается помимо личных свойств «преподающих», «природами и природ», но – при памятовании того, что реально литургию совершает святой, а епископ – его инструмент, «руки».
Но во всяком случае – искать святого. «Епископы забыли о святых… надо искать святого…» (13.10.77).
***
О подготовке текста к печати (она выполнена Н.В.Громыко и В.Р.Рокитянским).
Оригинал представляет собой машинопись, в которую рукой Шифферса внесена чернильная правка. Помимо учета этой правки, исправлены очевидные опечатки. Шифферс любил выделения, здесь два их вида – разрядка (передана курсивом) и подчеркивания (сохранены). Многочисленнее и разнообразнее выделения в цитируемой рукописной тетради (подчеркивания, буквы разных размеров и начертаний, цвет…); учитывая, что выдержки из нее носят в данной публикации вспомогательный характер, для передачи разных степеней акцентировки использованы легкодоступные средства типографского выделения.
Оригинал представляет собой машинопись, в которую рукой Шифферса внесена чернильная правка. Помимо учета этой правки, исправлены очевидные опечатки. Шифферс любил выделения, здесь два их вида – разрядка (передана курсивом) и подчеркивания (сохранены). Многочисленнее и разнообразнее выделения в цитируемой рукописной тетради (подчеркивания, буквы разных размеров и начертаний, цвет…); учитывая, что выдержки из нее носят в данной публикации вспомогательный характер, для передачи разных степеней акцентировки использованы легкодоступные средства типографского выделения.
[1] Биографических сведений о Е.Л.Шифферсе (1934-1997) мы не даем – они сейчас уже легко доступны как в книжных и журнальных публикациях, так и в Интернете (см. полный список в «сетевом ресурсе», целиком посвященном Шифферсу – elshiffers.livejournal.com).
[2] Слово дано, как и у Шифферса, в переводе еп. Феофана Затворника. В приложении публикуется новый перевод, сделанный мон. Кассией.
[3] См. Описание архива Е.Л.Шифферса в сб. «Этнометодология», 2009. Вып. 9.
[4] Первые две не опубликованы, третья опубликована в кн.: О возможности философии. М.: Путь, 2001.
[5] Е. Шифферс. Религиозно-философские произведения. М.: Русский институт, 2005.
[6] См. одну из дневниковых выдержек в «Пути Евгения Шифферса», опубликованном в томе «Религиозно-философских произведений» и в Интернете (http://elshiffers.livejournal.com/
[7] В 1974 году Шифферс познакомился с «Беседой о цели христианской жизни» св. Серафима Саровского с Н.А.Мотовиловым. В 70-е и 80-е годы он работает с ней, вписывая свои комментарии на полях и оборотах страниц ксерокопированного экземпляра.
[8] «Святая Церковь на первом уровне созерцания носит образ и изображение Божие, вследствие чего и обладает, по подражанию и подобию, таким же действием. … Она, будучи образом Первообраза, совершает относительно нас действия, подобные делам Божиим» (Мистагогия // Творения преподобного Максима Исповедника. Т.1. С.157-58).
[9] Примерно в это же время происходит знакомство с произведениями св. Григория Паламы. Шифферс практикует «умную молитву», о чем подробно пишет в «Богооставленности» и дневнике, упоминает и в других текстах.
[10] «Теология есть манифестация постигнутого человеком в духовном опыте встречи с Богом Живым и Личным, Богом Авраама, Иакова и Исаака, Богом Иисуса Христа. … В широком смысле теология может выливаться в манифестацию-благовестие, как оглашение, как трансляцияпребывающего слова Божьего вовне через словесные символы, воспринимаемые тварными рецепторами. В тесном смысле теология всегда есть Евхаристия, творение Воли Божией в молитвенном распятии духовного уровня в воспоминание Спасителя, есть окормление духовным хлебом для необходимого жизненного существования. Во всех иных рассуждениях о Боге, вмещенных вне опыта встречи, необходимо опознавать пилатизм, то есть постановку вопроса “что есть истина?”» (Богооставленность // Религиозно-философские произведения. С. 346).
[11] Шифферс ссылается здесь на Ареопагитики. В современном переводе соответствующее место звучит так: «цель всякой иерархии неизменно связана с богоподражательным богоуподоблением и все занятие иерархии делится на священное приобщение (metoc¾, у Е.Ш.: принятие,) и на преподание (met£dosi,j у ЕШ: сообщение) другим беспримесного очищения, божественного света и совершенствующего (у ЕШ: сокровенного) знания» (Дионисий Ареопагит. О небесной иерархии. 7.2 (Спб., 1997. C. 65).
[12] Савеллианство, ересь III века, разновидность модализма, в которой отрицалась реальность ипостасных различий в Троице, Лица объявлялись «образами» Божественной Монады. Шифферс переносит триадологическую терминологию и аргументацию на христологию и экклезиологию.
[13] В скобках, со звездочкой – примечание на обороте листа рукописной тетради.
Публикуемый текст возник в 70-е годы прошлого века. В нем Евгений Львович Шифферс[1]объединил 64-ое Слово св. Симеона Нового Богослова и те размышления, которые у него возникали при чтении этого Слова. Нужно сказать, что никаких вступительных разъяснений публикация не требует – Шифферс сам, в своих вступительных параграфах, объяснил замысел, а в «размышлениях» ясно сказал все, что хотел сказать. И если было все-таки решено предпослать тексту некоторое количество слов (вполне вероятно, что их можно и даже лучше читать не до, а после чтения самого текста), то к этому побудили два обстоятельства. Первое – время, когда текст создавался, с его особенностями, которые не всем памятны и понятны. Второе – способ работы Е.Л.Шифферса, обусловленный отчасти теми же условиями времени, отчасти его личными склонностями.
Шифферс писал не в расчете на публикацию. Однако в этом вынужденном обстоятельстве он нашел преимущество: возможность продолжать работать над текстом, наращивая на него новые и новые рефлексивные слои в виде вставок, примечаний и комментариев. Так и в этом тексте, создание которого растянулось почти на десятилетие: основной корпус «размышлений» с большой вероятностью написан в 1971 году, нумерованные затекстовые примечания (вошедшие в сохранившуюся машинопись) – в 1974-м, а рукописные сноски, подстраничные и на оборотах – в 1977 и 1978 годах (указания на это см. в самом тексте.
То, что Слово целиком включено в «Размышление», тоже связано с обстоятельствами времени: святоотеческие тексты были тогда доступны немногим, и Шифферс часто выступал в роли, как он сам говорил, «Библиотекаря». В данной публикации это построение сохранено[2].
В примечании написано, что статья входит в состав сборника с названием, видимо, не окончательно определившимся – «Устремление к ясности» или «Напоминание о традиции или документирование некоторых размышлений о знамении Креста». Работа с архивом показала[3], что Шифферс многократно составлял и пересоставлял свои сборники, давая им разные названия – точно установить состав большинства сборников, в том числе и этого, невозможно. По упоминаниям в других произведениях и в дневниках можно предположить, что в «Устремление к ясности», помимо «Размышления», входили работы, посвященные религиозно-философской интерпретации творчества друзей-художников, Э.Штейнберга и Э.Неизвестного (обе 1973), а также «Параграфы к философии ученичества» (1974)[4]. В это же примерно время был написан и распространялся, как и «Размышление», в кругу друзей еще ряд произведений близкой тематики: «Богооставленность» (нач. 1971), «Введение в богословскую проблематику» (1974-77), сборник «Памятник» (1974-84). Они опубликованы[5].
Еще один источник, связанный с публикуемым текстом, – дневниковые тетради. Одна из них – тетрадь «для Машеньки» (т.е. адресованная маленькой дочери, чтобы та прочитала ее, когда вырастет) – писалась одновременно с рукописными примечаниями к «Размышлению» и в ней те же мысли излагаются многократно и многообразно, часто более развернуто. Знакомство с этим материалом должно помочь лучше уяснить, как понимал и в каком направлении додумывал Шифферс мысль св. Симеона и других св. отцов.1. «Царственное священство, народ святой»
Шифферс писал не в расчете на публикацию. Однако в этом вынужденном обстоятельстве он нашел преимущество: возможность продолжать работать над текстом, наращивая на него новые и новые рефлексивные слои в виде вставок, примечаний и комментариев. Так и в этом тексте, создание которого растянулось почти на десятилетие: основной корпус «размышлений» с большой вероятностью написан в 1971 году, нумерованные затекстовые примечания (вошедшие в сохранившуюся машинопись) – в 1974-м, а рукописные сноски, подстраничные и на оборотах – в 1977 и 1978 годах (указания на это см. в самом тексте.
То, что Слово целиком включено в «Размышление», тоже связано с обстоятельствами времени: святоотеческие тексты были тогда доступны немногим, и Шифферс часто выступал в роли, как он сам говорил, «Библиотекаря». В данной публикации это построение сохранено[2].
В примечании написано, что статья входит в состав сборника с названием, видимо, не окончательно определившимся – «Устремление к ясности» или «Напоминание о традиции или документирование некоторых размышлений о знамении Креста». Работа с архивом показала[3], что Шифферс многократно составлял и пересоставлял свои сборники, давая им разные названия – точно установить состав большинства сборников, в том числе и этого, невозможно. По упоминаниям в других произведениях и в дневниках можно предположить, что в «Устремление к ясности», помимо «Размышления», входили работы, посвященные религиозно-философской интерпретации творчества друзей-художников, Э.Штейнберга и Э.Неизвестного (обе 1973), а также «Параграфы к философии ученичества» (1974)[4]. В это же примерно время был написан и распространялся, как и «Размышление», в кругу друзей еще ряд произведений близкой тематики: «Богооставленность» (нач. 1971), «Введение в богословскую проблематику» (1974-77), сборник «Памятник» (1974-84). Они опубликованы[5].
Еще один источник, связанный с публикуемым текстом, – дневниковые тетради. Одна из них – тетрадь «для Машеньки» (т.е. адресованная маленькой дочери, чтобы та прочитала ее, когда вырастет) – писалась одновременно с рукописными примечаниями к «Размышлению» и в ней те же мысли излагаются многократно и многообразно, часто более развернуто. Знакомство с этим материалом должно помочь лучше уяснить, как понимал и в каком направлении додумывал Шифферс мысль св. Симеона и других св. отцов.1. «Царственное священство, народ святой»
Это слова не Шифферса, а ап. Петра (1Петр. 2:9). «Царями и священниками» все верные члены Церкви названы и в Откровении св. Иоанна Богослова (Откр. 1:6, 5:10). Что в обсуждении этой темы от Шифферса? Литургический или, его словом, «священнореальный», смысл этой квалификации. «Я вообще реалист, чтобы не сказать материалист. Учение Церкви глубоко материалистично», отвечает он вопрошающему в «Богооставленности». Священнореальное членство в Церкви достигается «метанойей со-умертвия» Христу, которая начинается крещением и покаянием и исполняется причащением как добровольным принесением себя в жертву на Небесном Престоле. Это жертвоприношение, по образу и подобию Жертве Христа, Первосвященника, и делает верного священником. Оно же делает его святым, т.е. подлинно человеком, возвращая ему неповрежденную грехом человеческую природу, единую с безгрешным человечеством Христа. Природу, первообраз которой есть Крест, Распятие. Человек в его свершении – это Жертва. «“Совершилось!”, – это было сказано на Кресте Голгофы» (13.10.77).
Тот же священнореальный опыт делает причастника апостолом, дает способность, право и долг учить, оглашать – свидетельствовать о личном опыте встречи с Господом и участия в Небесной Литургии, по образу которой совершается храмовая литургия на земле. Для этого знания об увиденном на Небе, Шифферс использует платоновский термин «анамнезис», «припоминание». «Пребывая в “ветхой природе”, но зная и “вспоминая” Первообраз, святой благодарственно вводит в “ветхое человечество” ПАМЯТЬ О КРЕСТЕ, что дает возможность “научения” и “оглашения”» (12.08.77).
Для Шифферса очень важен акцент на персональности этой встречи, «личного знакомства» с Христом. (В дневниках он очень конкретно, физиологически конкретно пишет о своем опыте этого рода[6]). Личное знакомство подразумевает знание имени и обращение по имени. И значит, «поименность» участия в Церкви и избрания на то или другое в Ней служение.
«Мир “имен собственных” суть сугубо человеческий мир, мир знаний “личных”, т.е. лицом к лицу. Иисус Христос суть личное имя Сына Божия и указует не только на единственность “объекта”, но и ЗОВЕТ к личному знакомству… “Папизм” заслонил собою эту необходимость… “протестантизм” отодвинул знакомство до Страшного Суда… Св. Серафим Саровский (“православие”) провозглашает знакомство целью жизни[7]» (4.09.77).
В «тетради для Машеньки» Шифферс радуется уяснившемуся ему принципу «всеобщей иконичности». Земная литургия – икона Небесной. Святой священник и апостол – живая икона Христа. Иконичность – это то же, что мимезис, подражание Первообразу.
Приведя слова св. Григория Нисского об ап. Павле: «Он так живо подражал Ему, что в себе самом показал отображение своего Владыки, посредством самого точного подражания изменив вид своей души на подобие Первообразу…» («О совершенстве», Шифферс записывает: «Здесь, собственно, изложено всё о подражании (“мимезис”) и припоминании (“анамнезис”), причем изложено в “культовых” терминах: “мимезис” древних был культовым “подражанием” мимикой и миму, данному в “формуле” архетипа; формула архетипа, данного в мистериях (“эйдос”, “вид” коллективной души) требовала отождествления, уподобления зримо данному: подражания; когда формула “вводилась в центр памяти” и постоянно “припоминалась”», то она и концентрировала, изменяла, энтелехийно отформовывала материю; Первообраз человеческой Природы суть Святой Крест, Святое Распятие: “Совершилось!”, – это было сказано на Кресте Голгофы. Павел был возносим до “третьего неба” и созерцал Первообраз Вознесенной Жертвы; постоянно “припоминая” Первообраз, он культово “подражал” Ему, печатлел свою душу чистым Первообразом человека и “посредством самого точного подражания изменил вид (“эйдос”) своей души на подобие Первообразу”» (13.10.77).
Шифферс выбирает наиболее радикально-реалистическое истолкование связи между образом-иконой и Первообразом, опираясь на слова преп. Максима Исповедника: образ обладает энергией, т.е. действием, Первообраза[8]: «“иконописный извод” (фоно-графемо-граммы) литургии суть “волна”, настроившись на которую “здесь и сейчас” обретается энергия Первообраза» (9.08.77). Эта энергия – Нетварный Свет, которому причащается святой в Небесной Литургии и который он передает готовым принимать, просвещая их, в литургии земной. «Он (свидетель) поставляет в храме-иконе хлеб и вино на Престол (а вся храмовая литургия суть икона Небесной) и “вспоминает” Первообраз, облучая Светом образ» (29.09.77)[9].
Иконическое познание, т.е. опыт личного и конкретного созерцания и его последующего припоминания для передачи, это и есть богословие, а не рационалистическая, дискурсивно построяемая наука[10]. «Когда Господь завещал творить Благодарение в Его “воспоминание”, то это “воспоминание” несет в себе откровение о конкретности знакомства: зная “первообраз”, всегда “припоминая” его, и соотнося “вот теперь” зримый “образ” с узнанным “первообразом”, строится познание как иконическое; налицо не “абстрагирование”, а иконическая отсылка к первично и конкретно созерцаемому первообразу: никогда нет “деревянности”, но всегда есть “припоминание” конкретно созерцаемого “дерева” и иконическая отсылка “всех деревьев” к первично конкретному как “первообразу”, где ложно-рациональна возможность вычленения всеобщей “деревянности”. Не Аристотель, а Христос; если философская терминология суть культо-осмысляемая, то невозможно в пределах Св. Тайн пользоваться “Философом”, – не [по] стихиям мира, а по Христу: через причастие Св. Тайнам и через опыт личного знакомства. Мир человека и мир Бога суть мир имен собственных: Бог Творец знает-видит имена-вещи; Бого-Человек Иисус Христос также; человек ® через причастие Чел. Природе Христа, с Ее волей и сознанием, – через причастие созерцается мир собственных имен…» (28.09.77).
«Весьма вероятно, что всё написанное мною было расчисткой дебрей, чтобы добраться до самоочевидного: “философии святости”, – и ее первыми категориями являются: а) Имя Собственное, б) “анамнезис”, в) иконичность или “мимезис”, – вот и всё. Триединство имени, вспоминания и подражания-уподобления. Имя Собственное обретается личной встречей, все последующее – вспоминание личной встречи и Имени Господа Иисуса Христа как Его; и в этом вспоминании уподобление иконе суть уподобление-подражание или служение, – философия служения = литургическая философия.
Тот же священнореальный опыт делает причастника апостолом, дает способность, право и долг учить, оглашать – свидетельствовать о личном опыте встречи с Господом и участия в Небесной Литургии, по образу которой совершается храмовая литургия на земле. Для этого знания об увиденном на Небе, Шифферс использует платоновский термин «анамнезис», «припоминание». «Пребывая в “ветхой природе”, но зная и “вспоминая” Первообраз, святой благодарственно вводит в “ветхое человечество” ПАМЯТЬ О КРЕСТЕ, что дает возможность “научения” и “оглашения”» (12.08.77).
Для Шифферса очень важен акцент на персональности этой встречи, «личного знакомства» с Христом. (В дневниках он очень конкретно, физиологически конкретно пишет о своем опыте этого рода[6]). Личное знакомство подразумевает знание имени и обращение по имени. И значит, «поименность» участия в Церкви и избрания на то или другое в Ней служение.
«Мир “имен собственных” суть сугубо человеческий мир, мир знаний “личных”, т.е. лицом к лицу. Иисус Христос суть личное имя Сына Божия и указует не только на единственность “объекта”, но и ЗОВЕТ к личному знакомству… “Папизм” заслонил собою эту необходимость… “протестантизм” отодвинул знакомство до Страшного Суда… Св. Серафим Саровский (“православие”) провозглашает знакомство целью жизни[7]» (4.09.77).
В «тетради для Машеньки» Шифферс радуется уяснившемуся ему принципу «всеобщей иконичности». Земная литургия – икона Небесной. Святой священник и апостол – живая икона Христа. Иконичность – это то же, что мимезис, подражание Первообразу.
Приведя слова св. Григория Нисского об ап. Павле: «Он так живо подражал Ему, что в себе самом показал отображение своего Владыки, посредством самого точного подражания изменив вид своей души на подобие Первообразу…» («О совершенстве», Шифферс записывает: «Здесь, собственно, изложено всё о подражании (“мимезис”) и припоминании (“анамнезис”), причем изложено в “культовых” терминах: “мимезис” древних был культовым “подражанием” мимикой и миму, данному в “формуле” архетипа; формула архетипа, данного в мистериях (“эйдос”, “вид” коллективной души) требовала отождествления, уподобления зримо данному: подражания; когда формула “вводилась в центр памяти” и постоянно “припоминалась”», то она и концентрировала, изменяла, энтелехийно отформовывала материю; Первообраз человеческой Природы суть Святой Крест, Святое Распятие: “Совершилось!”, – это было сказано на Кресте Голгофы. Павел был возносим до “третьего неба” и созерцал Первообраз Вознесенной Жертвы; постоянно “припоминая” Первообраз, он культово “подражал” Ему, печатлел свою душу чистым Первообразом человека и “посредством самого точного подражания изменил вид (“эйдос”) своей души на подобие Первообразу”» (13.10.77).
Шифферс выбирает наиболее радикально-реалистическое истолкование связи между образом-иконой и Первообразом, опираясь на слова преп. Максима Исповедника: образ обладает энергией, т.е. действием, Первообраза[8]: «“иконописный извод” (фоно-графемо-граммы) литургии суть “волна”, настроившись на которую “здесь и сейчас” обретается энергия Первообраза» (9.08.77). Эта энергия – Нетварный Свет, которому причащается святой в Небесной Литургии и который он передает готовым принимать, просвещая их, в литургии земной. «Он (свидетель) поставляет в храме-иконе хлеб и вино на Престол (а вся храмовая литургия суть икона Небесной) и “вспоминает” Первообраз, облучая Светом образ» (29.09.77)[9].
Иконическое познание, т.е. опыт личного и конкретного созерцания и его последующего припоминания для передачи, это и есть богословие, а не рационалистическая, дискурсивно построяемая наука[10]. «Когда Господь завещал творить Благодарение в Его “воспоминание”, то это “воспоминание” несет в себе откровение о конкретности знакомства: зная “первообраз”, всегда “припоминая” его, и соотнося “вот теперь” зримый “образ” с узнанным “первообразом”, строится познание как иконическое; налицо не “абстрагирование”, а иконическая отсылка к первично и конкретно созерцаемому первообразу: никогда нет “деревянности”, но всегда есть “припоминание” конкретно созерцаемого “дерева” и иконическая отсылка “всех деревьев” к первично конкретному как “первообразу”, где ложно-рациональна возможность вычленения всеобщей “деревянности”. Не Аристотель, а Христос; если философская терминология суть культо-осмысляемая, то невозможно в пределах Св. Тайн пользоваться “Философом”, – не [по] стихиям мира, а по Христу: через причастие Св. Тайнам и через опыт личного знакомства. Мир человека и мир Бога суть мир имен собственных: Бог Творец знает-видит имена-вещи; Бого-Человек Иисус Христос также; человек ® через причастие Чел. Природе Христа, с Ее волей и сознанием, – через причастие созерцается мир собственных имен…» (28.09.77).
«Весьма вероятно, что всё написанное мною было расчисткой дебрей, чтобы добраться до самоочевидного: “философии святости”, – и ее первыми категориями являются: а) Имя Собственное, б) “анамнезис”, в) иконичность или “мимезис”, – вот и всё. Триединство имени, вспоминания и подражания-уподобления. Имя Собственное обретается личной встречей, все последующее – вспоминание личной встречи и Имени Господа Иисуса Христа как Его; и в этом вспоминании уподобление иконе суть уподобление-подражание или служение, – философия служения = литургическая философия.
Итак: знакомство и постижение Имени Собственного;ü
: вспоминание или свидетельствование ý философия святости, пласт
: уподобление-подражание или служение þ реальности»
(20.10.77).
2. Иерархия подлинная и мнимая
«И ведь действительно: “чтойность” святости святых Твоих, Господи, не опознана и не описана. Говорят о дарах чудотворения, исцеления, прозорливости, но “литургичность” святого никоим образом не промыслена, ибо “все места заняты”. Но таинство Церкви и есть “таинство святости”.
И жизнь-служение святого и есть жизнь-служение Церкви во Образ Святого Триединства: каждая Божественная Ипостась есть всецело Бог и каждый святой есть всецело Церковь.
После реального вчленения в Вознесенное Твое Тело, Господи, и после служения посланным от Тебя в “ветхом теле”, святой по приобщению Святыне Тела Твоего, Господи, знает и “вспоминает” Первообраз и этим знанием и вспоминанием “принимает” и “передает” Светозарный Первообраз, т.е. и есть по св. Дионисию иерарх, литургическое существо. Священная изография литургии и храма и есть выявление пред очи смертных таинства Новой Твари или Церкви. Святость суть Церковность» (9.08.77)[11].
Итак, святой – это и есть иерарх. Но это значит, что не-святые, не пережившие опыта «со-умертвия» Христу и «реального вчленения» в Его Тело, не могут быть иерархами. Это же говорил, обращаясь к епископам и священникам, св. Симеон: не дерзайте учить и литургисать, не имея опыта просвещения Божественным Светом. Но Шифферс договаривает этот ход мысли до логического конца: «все места заняты», места подлинных иерархов, святых, заняты узурпаторами. Истинная апостольская преемственность «золотой цепи святых» подменяется формальной преемственностью рукоположений. В этом он видит «экклезиологическое савеллианство[12]», подмену лица местом, личное – по «знакомству» – назначение транслировать опыт причастия безличным, «кафедральным», исполнением должности. «Последовательно проводимый элемент безличностной “кафедральной” хиротонии имплицитно содержит отрицание опыта святости, как апостолического “чина”».
«Вот какую мысль я хочу уловить в сети слов (или она, мысль, должна отлиться в слова): каждый акт человека (“человеческой природы”) после факта Господа Иисуса Христа может быть со-относимым (акт!)только с Ним, Господом, Его “человеческой природой”. Имеем в виду, конечно, в первую очередь «культовое поведение». Чтобы ни собирался культово совершить “человек”, он будет делать это через “анамнезис”, через “воспоминание”, постигая свое культовое поведение “образным” по отношению к “Первообразу” культового поведения “человека” в Ипостаси Сына Божия. Наличие “анамнезиса во имя Христа” именно возводит “образное” литургическое священно-действие к “Первообразу” и этим обретается ЭНЕРГИЯ “Первообраза”. Поведение причастников суть иконическое-по-преимуществу: как дерево, ткань, краски, линии, нити иконы не суть самоя икона (* Но делаются иконой через соотнесение сПервообразом в свидетельстве святого[13]), так и “воля”, “сознание” литургисающих не суть самоя литургия. Самоя литургия свершена Господом Иисусом Христом, Его “чел. Природой”. Когда хотят преложить хлеб и вино в Его Тело и Кровь в Его “воспоминание”, то воля и сознание наличного собранияиконичны к Воле и Сознанию (по человечеству) Господа Иисуса Христа. Все делается во Имя Его, а не “своей” силой или “хиротонией”. Я хочу (плохо, греховно!), чтобы этот хлеб и это вино стали Телом и Кровью; я хочу в со-отнесении с Его «человеческим» хотением (полнознаемым, безгрешным!); я хочу хотеть Его “хотением”, я делаю это в Его “воспоминание”, ибо Его поведение угодно Отцу; и это мое хотение напоминает доску, шитье, краски, нити образа, которые делаются иконой только тогда, когда соотносимы с Первообразом. …
И в каждом “месте” эта иконичность свидетельствуется “анамнезисом” конкретного живого святого: к его свидетельству ® икона литургия “епископов”; святой ® преемник апостолов» (16.07.77). «Но святой посол Господа Иисуса Христа на земле “исключен” из литургического служения архиерейским соблазном…» (29.09.77).
Свою «философию святости» (она же для него и подлинное православие св. отцов вплоть до св. Серафима Саровского) Шифферс противополагает «архиерейскому соблазну»: «… всё “это” плотно забыто, ибо говорят о причастии “петровости” у Римского Престола, а он (Римский Престол) лишь сфокусированный в кон-центр архиерейский соблазн, поставивший “свое служение” выше Св. Тайн и Крови Спасителя» (28.09.77).
Что делать?
И жизнь-служение святого и есть жизнь-служение Церкви во Образ Святого Триединства: каждая Божественная Ипостась есть всецело Бог и каждый святой есть всецело Церковь.
После реального вчленения в Вознесенное Твое Тело, Господи, и после служения посланным от Тебя в “ветхом теле”, святой по приобщению Святыне Тела Твоего, Господи, знает и “вспоминает” Первообраз и этим знанием и вспоминанием “принимает” и “передает” Светозарный Первообраз, т.е. и есть по св. Дионисию иерарх, литургическое существо. Священная изография литургии и храма и есть выявление пред очи смертных таинства Новой Твари или Церкви. Святость суть Церковность» (9.08.77)[11].
Итак, святой – это и есть иерарх. Но это значит, что не-святые, не пережившие опыта «со-умертвия» Христу и «реального вчленения» в Его Тело, не могут быть иерархами. Это же говорил, обращаясь к епископам и священникам, св. Симеон: не дерзайте учить и литургисать, не имея опыта просвещения Божественным Светом. Но Шифферс договаривает этот ход мысли до логического конца: «все места заняты», места подлинных иерархов, святых, заняты узурпаторами. Истинная апостольская преемственность «золотой цепи святых» подменяется формальной преемственностью рукоположений. В этом он видит «экклезиологическое савеллианство[12]», подмену лица местом, личное – по «знакомству» – назначение транслировать опыт причастия безличным, «кафедральным», исполнением должности. «Последовательно проводимый элемент безличностной “кафедральной” хиротонии имплицитно содержит отрицание опыта святости, как апостолического “чина”».
«Вот какую мысль я хочу уловить в сети слов (или она, мысль, должна отлиться в слова): каждый акт человека (“человеческой природы”) после факта Господа Иисуса Христа может быть со-относимым (акт!)только с Ним, Господом, Его “человеческой природой”. Имеем в виду, конечно, в первую очередь «культовое поведение». Чтобы ни собирался культово совершить “человек”, он будет делать это через “анамнезис”, через “воспоминание”, постигая свое культовое поведение “образным” по отношению к “Первообразу” культового поведения “человека” в Ипостаси Сына Божия. Наличие “анамнезиса во имя Христа” именно возводит “образное” литургическое священно-действие к “Первообразу” и этим обретается ЭНЕРГИЯ “Первообраза”. Поведение причастников суть иконическое-по-преимуществу: как дерево, ткань, краски, линии, нити иконы не суть самоя икона (* Но делаются иконой через соотнесение сПервообразом в свидетельстве святого[13]), так и “воля”, “сознание” литургисающих не суть самоя литургия. Самоя литургия свершена Господом Иисусом Христом, Его “чел. Природой”. Когда хотят преложить хлеб и вино в Его Тело и Кровь в Его “воспоминание”, то воля и сознание наличного собранияиконичны к Воле и Сознанию (по человечеству) Господа Иисуса Христа. Все делается во Имя Его, а не “своей” силой или “хиротонией”. Я хочу (плохо, греховно!), чтобы этот хлеб и это вино стали Телом и Кровью; я хочу в со-отнесении с Его «человеческим» хотением (полнознаемым, безгрешным!); я хочу хотеть Его “хотением”, я делаю это в Его “воспоминание”, ибо Его поведение угодно Отцу; и это мое хотение напоминает доску, шитье, краски, нити образа, которые делаются иконой только тогда, когда соотносимы с Первообразом. …
И в каждом “месте” эта иконичность свидетельствуется “анамнезисом” конкретного живого святого: к его свидетельству ® икона литургия “епископов”; святой ® преемник апостолов» (16.07.77). «Но святой посол Господа Иисуса Христа на земле “исключен” из литургического служения архиерейским соблазном…» (29.09.77).
Свою «философию святости» (она же для него и подлинное православие св. отцов вплоть до св. Серафима Саровского) Шифферс противополагает «архиерейскому соблазну»: «… всё “это” плотно забыто, ибо говорят о причастии “петровости” у Римского Престола, а он (Римский Престол) лишь сфокусированный в кон-центр архиерейский соблазн, поставивший “свое служение” выше Св. Тайн и Крови Спасителя» (28.09.77).
Что делать?
Естественный вопрос, возникающий при чтении такого текста: а что же в такой ситуации Шифферс советует делать – человеку, не имевшему того опыта, который только и «вчленяет» в Церковь, но крещенному, приносящему покаяние и принимающему причастие у, по всей видимости, не святых иереев? Не является ли непростительной ложью для не ставших еще христианами, в лучшем случае оглашенных, участие в литургии верных? И что он предлагает «видимой» Церкви, обществу всех этих людей, мирян и клириков?
«Вершинным было бы возвращение ко временам “первой любви”: апостол и равноапостольный святой суть “митрополит”, а иные – “сослужащие” ему; но тайная жизнь святого возможна и при наличном “епископате”: сила веры и сила заповедей остаются неизменными и каждый обретет свою меру приобщения по мере своей веры и своей чистоты к Великому Господу Иисусу Христу. А “благодать” в Таинствах есть, поскольку святой есть на земле, т.е. пребывающий апостолически свидетель в «ветхой храмине»… … Есть и пребудет на земле “золотая цепь святых” (св. Симеон Новый Богослов)» (12.08.77). «Да. Да. Есть надежность в таинстве, – молитвы его защищают себя. К примеру: так много и жарко спорят о «наличии благодати» в таинствах, если “совершающий” подл самоочевидно. Но суть-то не здесь. А где? А вот она, в самом чинопоследовании евхаристии. Пусть принесенные хлеб и вино преложены. Но как вкусить Св. Тайны Тела и Крови. Кто преподаст? Всем преподает епископ. А емукто? Видно для сослужащих в алтаре, что он причащает себя Сам, первым, а потом преподает иным? Но этот “захват” и “самовластие” может быть опознан как “не захват” и “не самовластие” только в случае “иконичности” акта: причащаю себя сам постольку, поскольку был Первообразно и реально причащен Господом Иисусом Христом, о чем и молюсь как епископ после “Отче наш”… Но если по этой молитве причастия не произошло, то… хотя это Истинные Тело и Кровь, но преподать Их некому, ибо преподать иным может только тот, кто причащен Самим Господом. “… сподоби Державною Твоею рукою преподати нам Пречистое Тело Твое и Честную Кровь, и нами всем людям…” Что же делать? Искать святого и его поставить на служение, а до той поры не совершать таинств (*Или постигать, что причащение и преподание совершается “природами и природ”; тогда знать, что святой свидетель, пребывая в “ветхом теле”, уже самоим этим пребыванием и анамнезисом о реальности встречи с Г. Иисусом Христом в Храме, – “преподает” чел. природе светоносную энергию Тела и Крови. Епископ тогда со-служит святому, есть его “руки”, как сейчас, скажем, пресвитер при епископе. Епископ преподает не от себя, а от “апостола” или святого свидетеля; апостольское преемство наследует святой, а не “митрополит-папа” – прим. июнь 1978 г.), кроме покаяния, ибо и крещение невозможно без при-частия. Надежность чинопоследования здесь бесконечна…» (20.07.77).
Т.е. Шифферс дает два ответа. Радикальный ответ: прекратить совершение таинств теми, кто исполняет должности, не имея необходимого для этого опыта личной встречи с Богом, пока не будет найден и поставлен на служение подлинный иерарх, святой свидетель. И более мягкий: пусть причащение совершается помимо личных свойств «преподающих», «природами и природ», но – при памятовании того, что реально литургию совершает святой, а епископ – его инструмент, «руки».
Но во всяком случае – искать святого. «Епископы забыли о святых… надо искать святого…» (13.10.77).
«Вершинным было бы возвращение ко временам “первой любви”: апостол и равноапостольный святой суть “митрополит”, а иные – “сослужащие” ему; но тайная жизнь святого возможна и при наличном “епископате”: сила веры и сила заповедей остаются неизменными и каждый обретет свою меру приобщения по мере своей веры и своей чистоты к Великому Господу Иисусу Христу. А “благодать” в Таинствах есть, поскольку святой есть на земле, т.е. пребывающий апостолически свидетель в «ветхой храмине»… … Есть и пребудет на земле “золотая цепь святых” (св. Симеон Новый Богослов)» (12.08.77). «Да. Да. Есть надежность в таинстве, – молитвы его защищают себя. К примеру: так много и жарко спорят о «наличии благодати» в таинствах, если “совершающий” подл самоочевидно. Но суть-то не здесь. А где? А вот она, в самом чинопоследовании евхаристии. Пусть принесенные хлеб и вино преложены. Но как вкусить Св. Тайны Тела и Крови. Кто преподаст? Всем преподает епископ. А емукто? Видно для сослужащих в алтаре, что он причащает себя Сам, первым, а потом преподает иным? Но этот “захват” и “самовластие” может быть опознан как “не захват” и “не самовластие” только в случае “иконичности” акта: причащаю себя сам постольку, поскольку был Первообразно и реально причащен Господом Иисусом Христом, о чем и молюсь как епископ после “Отче наш”… Но если по этой молитве причастия не произошло, то… хотя это Истинные Тело и Кровь, но преподать Их некому, ибо преподать иным может только тот, кто причащен Самим Господом. “… сподоби Державною Твоею рукою преподати нам Пречистое Тело Твое и Честную Кровь, и нами всем людям…” Что же делать? Искать святого и его поставить на служение, а до той поры не совершать таинств (*Или постигать, что причащение и преподание совершается “природами и природ”; тогда знать, что святой свидетель, пребывая в “ветхом теле”, уже самоим этим пребыванием и анамнезисом о реальности встречи с Г. Иисусом Христом в Храме, – “преподает” чел. природе светоносную энергию Тела и Крови. Епископ тогда со-служит святому, есть его “руки”, как сейчас, скажем, пресвитер при епископе. Епископ преподает не от себя, а от “апостола” или святого свидетеля; апостольское преемство наследует святой, а не “митрополит-папа” – прим. июнь 1978 г.), кроме покаяния, ибо и крещение невозможно без при-частия. Надежность чинопоследования здесь бесконечна…» (20.07.77).
Т.е. Шифферс дает два ответа. Радикальный ответ: прекратить совершение таинств теми, кто исполняет должности, не имея необходимого для этого опыта личной встречи с Богом, пока не будет найден и поставлен на служение подлинный иерарх, святой свидетель. И более мягкий: пусть причащение совершается помимо личных свойств «преподающих», «природами и природ», но – при памятовании того, что реально литургию совершает святой, а епископ – его инструмент, «руки».
Но во всяком случае – искать святого. «Епископы забыли о святых… надо искать святого…» (13.10.77).
***
О подготовке текста к печати (она выполнена Н.В.Громыко и В.Р.Рокитянским).
Оригинал представляет собой машинопись, в которую рукой Шифферса внесена чернильная правка. Помимо учета этой правки, исправлены очевидные опечатки. Шифферс любил выделения, здесь два их вида – разрядка (передана курсивом) и подчеркивания (сохранены). Многочисленнее и разнообразнее выделения в цитируемой рукописной тетради (подчеркивания, буквы разных размеров и начертаний, цвет…); учитывая, что выдержки из нее носят в данной публикации вспомогательный характер, для передачи разных степеней акцентировки использованы легкодоступные средства типографского выделения.
Оригинал представляет собой машинопись, в которую рукой Шифферса внесена чернильная правка. Помимо учета этой правки, исправлены очевидные опечатки. Шифферс любил выделения, здесь два их вида – разрядка (передана курсивом) и подчеркивания (сохранены). Многочисленнее и разнообразнее выделения в цитируемой рукописной тетради (подчеркивания, буквы разных размеров и начертаний, цвет…); учитывая, что выдержки из нее носят в данной публикации вспомогательный характер, для передачи разных степеней акцентировки использованы легкодоступные средства типографского выделения.
[1] Биографических сведений о Е.Л.Шифферсе (1934-1997) мы не даем – они сейчас уже легко доступны как в книжных и журнальных публикациях, так и в Интернете (см. полный список в «сетевом ресурсе», целиком посвященном Шифферсу – elshiffers.livejournal.com).
[2] Слово дано, как и у Шифферса, в переводе еп. Феофана Затворника. В приложении публикуется новый перевод, сделанный мон. Кассией.
[3] См. Описание архива Е.Л.Шифферса в сб. «Этнометодология», 2009. Вып. 9.
[4] Первые две не опубликованы, третья опубликована в кн.: О возможности философии. М.: Путь, 2001.
[5] Е. Шифферс. Религиозно-философские произведения. М.: Русский институт, 2005.
[6] См. одну из дневниковых выдержек в «Пути Евгения Шифферса», опубликованном в томе «Религиозно-философских произведений» и в Интернете (http://elshiffers.livejournal.com/
[7] В 1974 году Шифферс познакомился с «Беседой о цели христианской жизни» св. Серафима Саровского с Н.А.Мотовиловым. В 70-е и 80-е годы он работает с ней, вписывая свои комментарии на полях и оборотах страниц ксерокопированного экземпляра.
[8] «Святая Церковь на первом уровне созерцания носит образ и изображение Божие, вследствие чего и обладает, по подражанию и подобию, таким же действием. … Она, будучи образом Первообраза, совершает относительно нас действия, подобные делам Божиим» (Мистагогия // Творения преподобного Максима Исповедника. Т.1. С.157-58).
[9] Примерно в это же время происходит знакомство с произведениями св. Григория Паламы. Шифферс практикует «умную молитву», о чем подробно пишет в «Богооставленности» и дневнике, упоминает и в других текстах.
[10] «Теология есть манифестация постигнутого человеком в духовном опыте встречи с Богом Живым и Личным, Богом Авраама, Иакова и Исаака, Богом Иисуса Христа. … В широком смысле теология может выливаться в манифестацию-благовестие, как оглашение, как трансляцияпребывающего слова Божьего вовне через словесные символы, воспринимаемые тварными рецепторами. В тесном смысле теология всегда есть Евхаристия, творение Воли Божией в молитвенном распятии духовного уровня в воспоминание Спасителя, есть окормление духовным хлебом для необходимого жизненного существования. Во всех иных рассуждениях о Боге, вмещенных вне опыта встречи, необходимо опознавать пилатизм, то есть постановку вопроса “что есть истина?”» (Богооставленность // Религиозно-философские произведения. С. 346).
[11] Шифферс ссылается здесь на Ареопагитики. В современном переводе соответствующее место звучит так: «цель всякой иерархии неизменно связана с богоподражательным богоуподоблением и все занятие иерархии делится на священное приобщение (metoc¾, у Е.Ш.: принятие,) и на преподание (met£dosi,j у ЕШ: сообщение) другим беспримесного очищения, божественного света и совершенствующего (у ЕШ: сокровенного) знания» (Дионисий Ареопагит. О небесной иерархии. 7.2 (Спб., 1997. C. 65).
[12] Савеллианство, ересь III века, разновидность модализма, в которой отрицалась реальность ипостасных различий в Троице, Лица объявлялись «образами» Божественной Монады. Шифферс переносит триадологическую терминологию и аргументацию на христологию и экклезиологию.
[13] В скобках, со звездочкой – примечание на обороте листа рукописной тетради.
среда, 1 мая 2013 г.
IV.КРЕСТ И ГОЛГОФА БОГА И ЧЕЛОВЕКА.http://regels.org/Cross-and-Golgofa.htm
IV.КРЕСТ И ГОЛГОФА БОГА И ЧЕЛОВЕКА.
"Все апостолы сполна познали Божественность Христа только после Воскресения и Пятидесятницы – после непосредственного нисхождения на них благодати Распятого и Воскресшего Бога. Старое должно было явить себя перед лицом нового, обнажить свою сущность, и тогда САМОРАСПЯТИЕ НОВОГО БЫТИЯ преображает старое по образу Нового. В Иуде сосредоточилось ОТНОШЕНИЕ ВЕТХОГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА К ВОПЛОЩЕНИЮ БОГА В ЧЕЛОВЕКЕ.
Остальные апостолы в тот момент были более наивны, невинны и этим более защищены. Они восторженно верили, периодически отпадали и даже предавали, затем вновь вверялись Христу, не имея сил проникнуться таинством Голгофы. Иуда в определённом смысле оказался взрослее остальных апостолов. Он ранее других осознавал и продумывал трагические вопросы, возникающие при столкновении не-от-мир-но-го БЛАГОВЕСТИЯ с падшим миром. Истина, открывшаяся ему, испепеляюща, убийственна для не преображенной твари. И если бы кто-нибудь пережил до конца душевную муку Иуды, то был бы вынужден пройти его путь.
В Иуде совершилось деяние непросветлённой и непреображенной твари. Это самое большое, на что способен ветхий человек. Со старозаветной позиции этот поступок закономерен, но с точки зрения новозаветной истины он является греховным. Новозаветному идеалу соответствует самораспятие человека и человечества ради Христа. Но до Христа и без Христа Распятого мир на это не способен.
Мы знаем, что Всемилостивый Любящий Господь простит и предавшего Его, как прощал многократно других апостолов, отступающих от Него, как прощает всех грешных. Но если Сам Христос прощает, то почему мы дерзаем не простить?"-В.Аксючицhttp://regels.org/Cross-and-Golgofa.htm
Подписаться на:
Сообщения (Atom)